Изучение эмпатии и тесно связанных с ней альтруизма и кооперации является одним из самых приоритетных направлений в социальной антропологии, психологии и эволюционных исследованиях по всему миру, о чем свидетельствует множество публикаций на эту тему в самых уважаемых научных изданиях (Baron-Cohen, Wheelwright 2004; Branas-Garza et al. 2013; Butovskaya et al. 2000; Fehr et al. 2013; Jolliffe, Farrington 2004; Rostovtseva et al. 2019; Буркова и др. 2019; Ростовцева, Бутовская 2017, 2018). Научный интерес к кооперативному и альтруистическому поведению возник на заре формирования современных эволюционных представлений; одним из основателей нового направления был российский ученый П.А. Кропоткин, в начале XX в. обративший внимание на роль взаимопомощи в эволюционных процессах (Ростовцева, Бутовская 2018).

Понятие “эмпатия” (от нем. Einfuhlung – “проецировать себя на то, что вы наблюдаете”) впервые появилось в 1909 г. в работе Э. Титченера (Titchener 1909; цит. по Baron-Cohen, Wheelwright 2004). В настоящее время оно обычно определяется с точки зрения двух подходов: 1) аффективного – рассматривающего эмпатию как эмоциональный отклик наблюдателя на аффективное состояние другого человека; 2) когнитивного – подчеркивающего, что эмпатия включает в себя понимание чужих чувств (Baron-Cohen, Wheelwright 2004; Preston, de Waal 2002). В настоящее время исследователи солидарны в том, что эмпатия содержит в себе как эмоциональные, так и когнитивные составляющие, однако какова причинно-следственная связь этих составляющих – по-прежнему один из проблемных вопросов (Cuff et al. 2016; Jolliffe, Farrington 2004). В ряду наиболее универсальных определений следует отметить предложенное Д. Кохеном и Д. Страером: это способность понимать эмоциональное состояние и разделять его. Таким образом, признается, что эмпатия является одновременно познавательным (способность понимать эмоциональное состояние другого человека) и аффективным (разделение эмоционального состояния другого) процессом (Cohen, Strayer 1996). В более ранних работах одни авторы приводят данные, говорящие о том, что когнитивная эмпатия – предпосылка формирования эмоциональной эмпатии (Feshach 1979), другие – что выявляется обратная последовательность (Van Lissa et al. 2013), а третьи – что эти виды эмпатии тесно взаимосвязаны (Garlick 2002; Jensen 1998). Один из основных исследователей эмпатии приматолог Ф. де Вааль считает, что она, позволяя организму быстро соотноситься с состояниями других, прежде всего важна для регулирования социальных взаимодействий, скоординированной деятельности и сотрудничества группы в достижении общих целей. Хотя когнитивная способность восприятия перспективы помогает в этом, она вторична по отношению к базовой форме эмоциональной составляющей эмпатии (Clay et al. 2018; de Waal 2001).

В настоящее время наиболее распространено мнение, что эмпатия – это многогранное явление, состоящее из разных компонентов. Исследователи соглашаются, что ее уровень варьируется от человека к человеку и, следовательно, она может рассматриваться как индивидуальный фактор (Eisenberg, Strayer 1987; Farrington, Jolliffe 2001; Jolliffe, Farrington 2004). Эмпатия влияет на поведение: ожидается, что те индивиды, у кого уровень сопереживания выше, будут более внимательны к чувствам других (Eisenberg et al. 1996; Jolliffe, Farrington 2004; Kaukiainen et al. 1999). Работы нейробиологов показывают, что при решении морально-нравственных дилемм человек руководствуется эмоциональными, а не рациональными мотивами; в одном из исследований, направленных на выявление влияния различных факторов на сопереживание, эмпатию и альтруизм, было обнаружено, что при решении тестов активировались три конкретных области мозга, связанные с эмоциональной сферой (Hsu et al. 2008).

Психологическая основа для развития автономной саморегуляции и приобретения способности эффективно различать эмоциональную экспрессию и намерения других людей закладывается на ранних стадиях онтогенеза благодаря процессу “отзеркаливания”, когда взрослый, осуществляющий уход за ребенком, мимически и вербально повторяет его эмоции (Клименкова 2016; Cotler 2012). При таком взаимодействии ребенок начинает понимать свое состояние и состояние окружающих, причем при формировании надежной привязанности развиваются доверительные близкие отношения и эмпатия, при ненадежной – появляются нарушения в интерперсональной сфере и отмечается более низкая способность к эмпатии (Клименкова 2016). Исследования поведения младенцев показывают, что нарушения в развитии, вызванные пренебрежением/депривацией или, напротив, гиперопекой, негативно влияют на эмпатическое поведение и привязанность, на регуляцию эмоций (de Bellis 2005). Более того, ребенок, сигнализируя о своих состояниях, подвигает взрослых к удовлетворению его потребностей (кормление, тепло, защита), чем вызывает определенную реакцию родителей, которая в свою очередь запускает их определенное эмоциональное состояние, что наводит на мысль о родительском стрессе при восприятии дистресса потомства. Этой связью можно объяснить роль окситоцина в поведении утешения (Burkett et al. 2016; Clay et al. 2018), а также более высокий уровень эмпатии у женщин (Zahn-Waxler et al. 1992). Процесс обучения и развитие интеллекта добавляют “уровни сложности” к основному механизму эмпатии (de Waal 2012). Исследования эмпатии в процессе онтогенеза показали, что различные проявления сочувствия и сопереживания усложняются и усиливаются с возрастом (Light, Zahn-Waxler 2011). Ребенок, особенно когда дело касается физической боли, утешает сначала членов семьи, а потом и других детей. Достижение возраста двух лет знаменует начало ключевого этапа развития эмпатии и просоциального поведения (Decety 2011; Zahn-Waxler et al. 1992). Уже в раннем возрасте дети оснащены эмоциональным инструментарием, который затем развивается и настраивается таким образом, чтобы реагировать на эмоциональное состояние окружающих (Clay et al. 2018).

Развитая способность к эмпатии связана с успешным разрешением конфликтов, просоциальным и альтруистическим поведением (Batson et al. 1987; de Wied et al. 2007; Hoffman 2000). Отсутствие эмпатии или ее низкий уровень “облегчают” проявление антисоциальности или агрессивности (Miller, Eisenberg 1988), именно поэтому, как отмечают криминологи, преступники часто неверно истолковывают намерения других людей и не могут оценить влияние своих собственных действий на окружающих (Farrington 1998). В этом смысле эмпатия имеет большой потенциал для снижения уровня правонарушений, поскольку способность представлять себе страдания другого может препятствовать асоциальному поведению и причинению вреда окружающим. (Blackburn 1993). Существуют программы, направленные на повышение эмпатии у заключенных (о таких программах в Канаде см., напр.: Ross R.R., Ross R. 1995). Однако исследования уровня эмпатии и ее связи с криминальным профилем респондентов неоднозначны и зачастую непоследовательны, т.к. не учитывают многие факторы: интеллект, импульсивность, благосостояние семьи и т.д. (Jolliffe, Farrington 2004).

С эволюционной точки зрения эмпатия – это механизм, лежащий в основе так наз. направленного альтруизма, т.е. альтруизма в ответ на боль, страдание или потребности окружающих. За последние десятилетия накоплены доказательства того, что этот механизм имеет древние филогенетические корни (de Waal 2008). Восприятие эмоционального состояния какого-либо человека автоматически вызывает соответствующее эмоциональное состояние у наблюдающего за ним. Альтруизм, порожденный эмпатией, черпает силы в эмоциональной заинтересованности в благополучии другого индивида. Динамика механизма эмпатии согласуется с предсказаниями теории родственного отбора и теории реципрокного альтруизма (de Waal 2008).

Исследования этологов и приматологов показывают, что эмпатия широко распространена: она встречается и у многих социальных млекопитающих, причем проявляется у детенышей уже в раннем возрасте, и даже у птиц (Clay et al. 2018; de Waal 2012; Decety 2011; Hoffman 2000). Так, у человекообразных обезьян, если одна особь оказалась в бедственном положении, то другая, приближаясь к ней, демонстрирует не только прямой эмоциональный отклик на состояние сородича, но и оценивает причины бедствия, и стремится улучшить ситуацию (Clay et al. 2018; de Waal 2008). Этологами выявлено много сходств в моделях утешения, наблюдаемых у детенышей человекообразных обезьян и у детей (Clay et al. 2018). Собранные к настоящему времени данные доказывают, что аффективные компоненты эмпатии глубоко укоренились в нашем эволюционном прошлом, о чем свидетельствует и механизм эмоционального отклика на эмоции окружающих (Campbell, de Waal 2011; Clay et al. 2018), проявляющийся, например, в синхронности в поведении зевания и в быстрой неосознанной мимике лица (Rapid Facial Mimicry). У обезьян и других животных с большим мозгом наблюдаются эволюционные сдвиги к более когнитивно сложным формам эмпатии – сочувствию и целенаправленной помощи (Clay et al. 2018).

Противоположностью эмпатии и альтруизма является дискриминация по какому-либо признаку. Дискриминация представителей любых меньшинств, в т.ч. инвалидов, навязывание более низкого статуса отличным от других индивидам или группам также имеют эволюционные корни (Мацумото 2002). Приматолог Дж. Гудолл обнаружила, что у человекообразных обезьян действует механизм избегания особей с явными физическими недостатками: так, шимпанзе предпочитают находиться на расстоянии от своих сородичей, после полиомиелита потерявших одну из конечностей (Goodall 1986). Известно и то, что люди, общаясь с инвалидами (калеками, эпилептиками, с имеющими шрамы или родимые пятна на лице), стремятся увеличить дистанцию или встать так, чтобы не видеть “изъяны” (Kleck, Strenta 1980; Rumsey et al. 1982). Боязнь заразиться каким-либо инфекционным заболеванием провоцирует уклонение от общения и избегание лиц с физическими дефектами (Park et al. 2003).

Вместе с тем наблюдения за приматами (больным и старым оказывается помощь, к ним более терпимы остальные члены группы) и данные палеоантропологии указывают на значительный потенциал милосердия и альтруизма у предков Homo sapiens (Бутовская 1988). В условиях бесписьменных обществ полезными оказывались не только молодые люди, но и старые, передававшие накопленный опыт, и дети, представлявшие собой своеобразный резерв группы. По нашим многолетним наблюдениям в Танзании и охотники-собиратели хадза, и скотоводы датога и масаи оказывают поддержку старым и больным, особенно в тех случаях, когда они стараются быть полезными сообществу (Бутовская, Драмбян 2007; ПМА).

Цель данного исследования – оценить в среде современного студенчества уровень сопереживания (эмпатии) людям с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ). Для этого нами измерялся уровень тревожности и агрессии у респондентов, оценивалась связь этих характеристик с эмпатией, определялась степень их изменения под влиянием стрессирующих факторов.

Гипотеза исследования.

Мы предположили, что индивиды с более высоким уровнем эмпатии будут испытывать тревожность при виде лиц с ОВЗ (использовался набор стимульных фото); что оценка респондентами своей агрессии находится в обратной зависимости от эмпатии; что девушки будут демонстрировать более высокий уровень эмпатии и тревожности и более низкий уровень агрессии (физической).

В данной работе впервые изучалась эмпатия у респондентов, не связанных с социальной работой или медициной. Выборка представляет собой норму без каких-либо патологий. Ранее проведенные исследования, как правило, фокусировались на уровне эмпатии у медицинского или иного персонала, связанного с лечением, реабилитацией инвалидов и лиц с ОВЗ, или у обычных людей – без рассмотрения их отношения к данным категориям.

Объект и методы исследования.

Исследование было проведено среди студентов г. Москвы в 2018 г. В опросах и эксперименте участвовало 119 человек в возрасте от 18 до 27 лет: 40 юношей и 79 девушек. Этническая принадлежность респондентов (по их оценке) распределилась следующим образом: 92% отнесли себя к русским, 5% – к народам Кавказа, 2% – к народам Средней Азии, 1% – к иным народам. Студенты не были представителями медицинских ВУЗов и не получали специальности, связанные с реабилитацией инвалидов или людей с ОВЗ.

На первом этапе все респонденты заполняли: опросник определения склонности к агрессии (Buss, Perry 1992), тест оценки уровня эмпатии (Baron-Cohen, Wheelwright 2004), анкету Спилберга-Ханина – определение уровня личностной тревожности (Спилбергер, Ханин 2002), опросник Revised NEO Personality Inventory (NEO PI-R) по двум из пяти личностных факторов (нейротизм и сотрудничество) (Costa, McCrae 1997). Далее респондентам предъявлялся в случайном порядке набор фотографий людей с ОВЗ/инвалидов (проективный метод). И в заключение испытуемые повторно заполняли все опросники. Таким образом, путем сравнения уровней эмпатии, агрессии и тревожности до и после просмотра стимульных изображений измерялось влияние стресса. Полученные данные были обработаны статистическими методами с помощью программы SPSS-23.

В качестве морфологического показателя взят пальцевой индекс (соотношение длин второго и четвертого пальцев – 2D:4D) на обеих руках, поскольку он является биомаркером пренатальной андрогенизации, отражает уровень половых гормонов и непосредственно связан со сложными формами поведения человека, такими как агрессия, доминирование, склонность к риску, нейротизм и экстраверсия (подробнее см.: Butovskaya et al. 2013, 2015, 2019). Некоторые специалисты полагают, что любая личностная характеристика, на которую оказывает влияние уровень тестостерона и через которую проявляется половой диморфизм, может коррелировать с индексом 2D:4D (Austin et al. 2002). Измерение длин второго и четвертого пальцев проводили по методике Дж. Меннинга: от внутреннего края базального гребня в основании пальца до кончика пальца (Manning, Taylor 2001). Там, где наблюдалось несколько базальных гребней, брался наиболее проксимальный. Индивиды с травмами (вывихи, переломы и любые другие повреждения костей и суставов второго или четвертого пальца) или врожденными дефектами пальцев были исключены из выборки. Каждый палец был измерен дважды с помощью электронного штангенциркуля с точностью 0,01 мм.

Результаты и обсуждение.

В Табл. 1 представлены половые различия по результатам оценки респондентами своего уровня агрессии, эмпатии и тревожности; использован t-критерий Стьюдента для независимых выборок.

Таблица 1. Половые различия на основании показателей эмпатии, тревожности, агрессивного поведения, нейротизма и сотрудничества

N – численность выборки, Mean – среднее значение показателя, SD – стандартное отклонение, t – t-критерий Стьюдента, df – степень свободы, p – достоверность (NS – не значимо)

Пальцевые индексы на обеих руках имеют значимые половые различия (Табл. 1). Этот результат подтверждает данные большинства проведенных на сегодняшний день исследований: 2D:4D свидетельствует о выраженном половом диморфизме; во всех изученных популяциях мужчины, как правило, имеют более низкий пальцевой индекс, что объясняется действием половых гормонов (Butovskaya et al. 2013, 2015, 2019; Manning 2011; Manning, Fink 2018; Rostovtseva et al. 2019; Бутовская, Мкртчан 2016).

Юноши достоверно более высоко оценивали свой уровень физической и вербальной агрессии (Табл. 1). По физической агрессии эти данные согласуются с результатами большинства исследований в самых разных обществах, тогда как уровень вербальной агрессии варьирует в зависимости от культурных норм и установок (Archer, Webb 2006; Butovskaya et al. 2007, 2013, 2015, 2018, 2019; Muñoz-Reyes et al. 2018; Nakano 2001; Rostovtseva et al. 2019 и др.). Девушки характеризовались более высоким уровнем личностной тревожности и сотрудничества (Табл. 1). Следует отметить, что оценки личностной тревожности у юношей были в пределах средних значений (по классификации Ч.Д. Спилбергера и Ю.Л. Ханина 31–45 баллов), тогда как у девушек превышали их (46 баллов и выше).

Сопоставление показателей между собой проводилось отдельно для каждого пола с применением метода корреляционного анализа. Юноши с более высокими оценками по эмпатии имели более высокие оценки по вербальной агрессии. Достоверных корреляций эмпатии с другими чертами личности у юношей не обнаружено (Табл. 2).

Таблица 2 . Корреляции между чертами личности (эмпатия, тревожность, агрессия, нейротизм и сотрудничество) у юношей (N=40)

N – численность выборки, *** корреляция значима на уровне =0,000; ** корреляция значима на уровне <0,01; * корреляция значима на уровне <0,05 (NS – не значимо)

Юноши, более высоко оценивающие свою личностную тревожность, были более нейротичны, гневливы и враждебны. Помимо этого, нейротизм был положительно скоррелирован с гневом и враждебностью (Табл. 2), что говорит о большей эмоциональности и тревожности нейротичных студентов. Сотрудничество, напротив, было в обратной зависимости со всеми показателями (Табл. 2), следовательно, молодые люди, имеющие высокие оценки по сотрудничеству, были менее агрессивны.

Для девушек не было найдено ни одной значимой связи эмпатии с другими чертами личности. Респондентки с высокими оценками по личностной тревожности (как и юноши) были более гневливы, враждебны и нейротичны (Табл. 3). Сотрудничество же было отрицательно скоррелировано со всеми показателями агрессивного поведения, кроме враждебности (Табл. 3).

Таблица 3 . Корреляции между чертами личности (эмпатия, тревожность, агрессия, нейротизм и сотрудничество) у девушек (N=78)

N – численность выборки, *** корреляция значима на уровне =0,000; ** корреляция значима на уровне <0,01; * корреляция значима на уровне <0,05 (NS – не значимо)

Сравнительный анализ оценок респондентами психологических черт личности до и после предъявления стимульных изображений показал на общей выборке, что суммарные значения эмпатии, личностной тревожности и агрессии под влиянием просмотра фотографий инвалидов не изменились, наблюдалось лишь небольшое недостоверное снижение оценок по всем шкалам (Рис. 1). Таким образом, снимки не вызывали у московских студентов повышения тревоги и чувства сопереживания, но и не способствовали росту уровня агрессии.

Рис. 1. Различия в оценках респондентами своего уровня эмпатии, тревожности и агрессии до и после предъявления стимульных изображений (для всей выборки – N=119)

Возможно, данные результаты можно объяснить большим влиянием средовых факторов, поскольку в исследовании участвовали студенты, живущие в современном мегаполисе (г. Москва). Ежедневно молодые люди испытывают на себе действие самых разных раздражителей (СМИ, фильмы, реклама, поведение окружающих в транспорте, взаимодействие со множеством знакомых и незнакомых людей и т.д.). Ритм городской жизни сегодня нельзя назвать размеренным, что отражается даже на скорости движения пешеходов: чем крупнее город, тем она выше (Бутовская, Левашова 2004). В результате такого ежедневного стимулирования притупляется острота восприятия и, соответственно, сопереживания другим людям. Кроме того, культура городов, особенно современных мегаполисов, носит анонимный характер. “Современная критическая социология все в большей мере фиксирует ущербность массового индустриального общества, растворяющего индивида в аморфном стандартизированном социуме, в котором почти невозможно различение негативной реальности и ее виртуальной, компьютерно-игровой или видеоверсии” (Кривошеев 2004: 94). Однако экстраполировать полученные данные на любой крупный город представляется нам неправильным. Наше исследование в г. Казани (Республика Татарстан) с преобладанием в выборке татар показало, что воздействие стимульных фотоизображений приводило к повышению показателей ситуативной тревожности и эмпатии у студентов (Буркова и др. 2019). Очевидно, что необходимо проведение дальнейших кросскультурных исследований, чтобы определить какие факторы опосредованно влияют на получаемые результаты.

Далее методом регрессионного анализа оценивалась взаимосвязь изменения эмпатии и психологических и морфологических показателей (достоверными считались различия на уровне значимости p≤0,05). Значимыми для разницы уровня эмпатии до и после просмотра стимульных фотографий оказались такие параметры, как пол (t=3,683; р=0,000), пальцевой индекс на правой руке (t=-3,086; р=0,003) и уровень сотрудничества (доброжелательности) (t=-3,899; р=0,000). Женщины демонстрировали более выраженную реакцию на стресс (Рис. 2), несмотря на то что в общей выборке различия до и после просмотра презентации были не значимы (Рис. 1).

Рис. 2. Различия в оценках респондентами своего уровня эмпатии, тревожности и агрессии до и после предъявления стимульных изображений у юношей (1,00) и девушек (2,00)

Индивиды с более фемининными пальцами (высокий пальцевой индекс), а следовательно, более эстрогенизированным мозгом демонстрировали более выраженную реакцию на стресс и были более склонны к повышению эмпатии после просмотра фото с инвалидами (Рис. 3а; отрицательные значения разницы по шкале Y указывают на повышение уровня эмпатии после предъявления снимков). Респонденты с более высокими базовыми оценками по шкале сотрудничества демонстрировали более выраженную реакцию на стимульные изображения (Рис. 3б).

Рис. 3a. Различия в самооценках по эмпатии до и после просмотра стимульных изображений и связь с пальцевым индексом

Рис. 3б. Различия в самооценках по эмпатии до и после просмотра стимульных изображений и связь с уровнем сотрудничества

Данные результаты отражают влияние на поведение человека базовых биологических характеристик, среди которых одной из основных, связанных с психологическими особенностями индивида, является пол (не гендер). Половые различия по чертам личности уже были отмечены в кросскультурных исследованиях последних лет (Kajonius, Johnson 2018; Kajonius, Mac Giolla 2017). Женщины в силу своей биологической и социальной роли (рождение детей и забота о них) более чувствительны к разным стимулам; многочисленными работами подтверждено, что они более эмпатичны и эмоциональны (Буркова и др. 2019; Davis 2018; Zahn-Waxler et al. 1992; Fumagalli et al. 2010; Youssef et al. 2012).

Пальцевой индекс является базовым индикатором пренатальной андрогенизации и эстрогенизации, влияющих на морфологию тела и психологические характеристики индивида (см. обзор: Hönekopp et al. 2007). Анализ результатов настоящего и более ранних исследований позволяет говорить о связи пальцевых индексов с агрессией, склонностью к риску, нейротизмом, экстраверсией, открытостью опыту, сотрудничеством и добросовестностью, с поиском новых ощущений, предпочтениями в выборе друзей, с импульсивностью, расстройством поведения, с эндокринными заболеваниями и т.д. (подробнее см.: Butovskaya et al. 2013). Исследования возможной зависимости гормонального фона (в т.ч. пальцевого индекса) и кооперативного поведения (Ростовцева, Бутовская 2017, 2018; Fink et al. 2004; Luxen, Buunk 2005; Rostovtseva et al. 2019) указывают на непосредственную связь эмпатии с кооперацией, сотрудничеством и альтруизмом. Результаты, полученные с использованием парных экспериментальных игр (“Диктатор”, “Дилемма заключенного”), также указывают на зависимость альтруистического поведения от пальцевого индекса, подтверждая значимость данного биологического фактора (Ростовцева, Бутовская 2017; Branas-Garza et al. 2013; Galizzi, Nieboer 2015; Sanchez-Pages, Turiegano 2010). Пальцевой индекс показывает и зависимость от сотрудничества (кооперации) по шкале опросника NЕО в разных популяциях (Luxen, Buunk 2005; Rostovtseva et al. 2019). Обобщая имеющиеся данные, можно заключить, что выраженность эмпатии зависит и от биологических характеристик (в данном случае – андрогенизация/эстрогенизация мозга), а не только от воспитания и социального (культурного) воздействия.

Выявленная в ходе нашего исследования взаимосвязь эмпатии (разница до и после предъявления стимула) и сотрудничества также представляется не случайной. Сотрудничество (кооперация) – комплексный социобиологический фактор, который, по всей видимости, отражает и уровень эстрогенизации мозга. С одной стороны, в обществе существуют общепринятые культурные нормы и установки, определяющие данную характеристику, с другой – она дифференцирована по половому признаку. Современные исследования в разных популяциях показывают, что женщины повсеместно набирают более высокие оценки по всем чертам личности пятифакторного опросника (NEO PI-R), в особенности по сотрудничеству и нейротизму (см.: Costa et al. 2001; Kajonius, Johnson 2018; Schmitt et al. 2016). Такие же результаты получены и нами (Табл. 1). Найденная взаимосвязь оценок по сотрудничеству и показателя разницы уровня эмпатии до и после просмотра стимульных фотографий указывает на более выраженную реакцию на стимул (стресс) у женщин. Отметим, что они и более эмпатичны по сравнению с мужчинами. В целом люди с высоким уровнем сотрудничества склонны к кооперации, взаимопомощи, состраданию и успешны в межличностном общении (Costa, McCrae 1992; Marshall et al. 2015; Mooradian et al. 2011). В основе любого кооперативного поведения всегда прослеживается альтруистическое начало, поскольку, объединяясь, индивиды поступаются собственной выгодой ради общих интересов. Согласно современным исследованиям, альтруистическое поведение у человека носит более или менее постоянный характер: люди, склонные проявлять сотрудничество и кооперацию, будут это делать в большинстве случаев (Ростовцева, Бутовская 2018; Cesarini et al. 2008; Fischbacher et al. 2012; Peysakhovich et al. 2014; Volk et al. 2011).

* * *

Результаты данного исследования показывают, что человеческое поведение определяется комплексом тесно связанных между собой социальных (культурных) и биологических факторов. Наша гипотеза подтвердилась при условии учета фактора пола. Девушки демонстрировали более высокие средние оценки по эмпатии, тревожности и сотрудничеству и более низкие по агрессии (физической и вербальной), что согласуется и с более ранними исследованиями. Относительно нашего предположения, что индивиды с более высоким уровнем эмпатии будут испытывать тревожность при виде лиц с ОВЗ, отметим: анализ общей выборки не показал какого-либо значимого изменения уровня эмпатии, тревожности, агрессии до и после просмотра стимульных изображений. Однако полученные результаты говорят о том, что для показателя разницы уровня эмпатии до и после просмотра фотографий инвалидов значимы такие факторы, как пол, пальцевой индекс на правой руке, уровень сотрудничества. Женщины имели более выраженную реакцию на стресс, что, несомненно, связано с их большей эмпатичностью, прослеживаемой на кросскультурном уровне. Индивиды, имеющие более фемининные пальцы, а следовательно, более эстрогенизированный мозг, демонстрировали также более выраженную реакцию на стресс и были более склонны к эмпатии. Респонденты с более высокими базовыми оценками по шкале сотрудничества имели более выраженную реакцию на стимульные фотографии (стресс), что также указывает на влияние базовой биологической характеристики – пола: женщины в разных культурах в целом более склонны к сотрудничеству. Таким образом, фемининность сама по себе (как отражение пренатальной эстрогенизации мозга) является предиктором большего сопереживания (эмпатии) и большего сотрудничества – независимо от воздействия окружающей среды. Однако на выраженность эмпатии влияют как социальные (культурные), так и биологические факторы (андрогенизация/эстрогенизация мозга). Необходимо проведение дальнейших сравнительных исследований для выявления культурных особенностей поведения людей по отношению к инвалидам и лицам с ОВЗ.