Южная Каролина XVIII в. в какой-то мере находится в тени блистательного «виргинского ренессанса». Культура этого своеобразного штата, его вклад в становление американской государственности, его лидеры остаются своего рода «белым пятном» американской историографии. Чарлз Котсуорт Пинкни – один из самых ярких южнокаролинцев революционной эпохи – почти не привлекал внимания историков. Ему посвящена лишь одна монография за авторством Марвина Занисера, который рассматривал жизненный путь Пинкни в контексте становления первой двухпартийной системы¹. В отечественной историографии Пинкни внимания не привлекал и упоминался лишь при анализе американо-французских отношений 1790-х годов².

<p>В настоящее время можно надеяться, что изучение биографии Пинкни получит новый толчок в связи с масштабным проектом Университета Виргинии, который с 2016 г. занимается электронной публикацией архива Чарлза Котсуорта Пинкни, его брата Томаса и их кузена Чарлза. В настоящее время опубликовано более 3 тыс. документов, главным образом деловая и семейная переписка³. Об участии Чарлза Котсуорта в работе Конституционного конвента 1787 г. можно судить по классической публикации дебатов, сделанной М. Фаррандом⁴. Его деятельность в период ратификационной кампании отражена в многотомной публикации &laquo;Документальная история ратификации Конституции&raquo;⁵.</p>

Колониальная Южная Каролина была краем болот и лихорадок. С ветвей огромных кипарисов, точно траурные вуали, свисали пряди испанского мха (тилландсии) – по легенде, то были волосы индейской принцессы, умершей от любви. Жаркое субтропическое лето приносило с собой желтую лихорадку и малярию. За столетие 1670–1775 гг. колония пережила 59 крупных эпидемий⁶. Рай – весной, ад – летом и лазарет – зимой, так говорили о Южной Каролине современники. Зато выжившие приобретали иммунитет к болезням и привычку к жаркому климату. Плантаторы находили даже приятность в своих уединенных усадьбах. Элиза Лукас Пинкни, мать Чарлза Котсуорта, описывала свою жизнь на плантации: «Величественные сосны возвышаются на свежих лугах; молодой мирт радует своим благоуханием, золотистый жасмин обволакивает своим ароматом и делает незабываемыми сельские прогулки в рощах деревьев. Вид, открывающийся с веранды, запах жимолости и многочисленные лесные красоты приглашают разделить радости нашего края»⁷.

Южнокаролинская столица, Чарлстон, была единственным городом в 13 первоначальных штатах, окруженным стенами и бастионами, подобно средневековому замку. Укрепления были не для красы: городу постоянно угрожали то пираты, то испанцы, то индейцы, а также восстания собственных рабов. Последних в Южной Каролине было примерно в два раза больше, чем белых. Но Чарлстон был не только крепостью. Горожане по мере сил старались подражать рафинированным лондонцам. По отзывам той же Элизы Пинкни, «центр провинции Чарлз-таун – чистое, приятное место. Его обитатели вежливы и придерживаются деликатных манер, строительство домов и улиц ведется в соответствии с регулярной планировкой, леди и джентльмены облачаются в нарядные одежды»⁸.

Благосостояние южнокаролинских плантаторов имело прочную экономическую основу. Главный продукт колониальной Южной Каролины – рис – культура трудоемкая. Нужно было рубить вековые деревья, сооружать дамбы и рыть канавы, чтобы будущие поля не заливало больше необходимого. Привезенные из Африки рабы сотнями гибли от непосильных нагрузок и болезней. В течение первых трех лет жизни в южнокаролинских болотах умирало до трети африканцев⁹. Но ценой тяжелейшего рабского труда болота превращались в рисовые плантации. На рисе южнокаролинская элита наживала такие состояния, что ее представителей называли «набобами», подобно баснословно богатым правителям Индии. Неудивительно, что Южная Каролина крепче всех других штатов держалась за «особый институт».

Семья Пинкни могла похвастаться знатной родословной. Основатель рода, сеньор де Пикиньи, прибыл в Англию с Вильгельмом Завоевателем. Один из Пинкни был среди баронов, вырвавших у Иоанна Безземельного Великую хартию вольностей. В 1692 г. обедневший потомок норманнских рыцарей, Томас, прибыл в Южную Каролину на британском приватире «Верная Ямайка». Его потомками были три видных лидера революционной эпохи: Чарлз, Чарлз Котсуорт и Томас Пинкни.

Отец Чарлза Котсуорта и Томаса, Чарлз Пинкни-старший, был видной фигурой в колониальной политике. Его жена, Элиза Лукас Пинкни, получила свою долю славы, поскольку благодаря ей в Южной Каролине утвердилась культура индиго. Через 10 лет после ее первых экспериментов с новой культурой Каролина производила уже 216 тыс. фт. индиго ежегодно, а в следующие 20 лет производство учетверилось¹⁰.

Чарлз Котсуорт Пинкни был старшим сыном. На него с раннего возраста возлагали большие надежды. Гордая мать сразу же разглядела в младенце «все добродетели его папочки»¹¹. В 1753 г. Чарлз-старший перевез жену и обоих сыновей в Англию, где он представлял интересы колонии. Каролинцы поселились в старинной деревушке в Суррее. Деревня Рипли стояла на дороге из Портсмута в Лондон. Отсюда легко было добраться до столицы.

С началом Семилетней войны Пинкни-старший стал опасаться, что французы предпримут атаку на Южную Каролину и его плантации могут пострадать. Оставив детей в Англии, он вместе с женой отправился в Чарлстон, чтобы насколько возможно обезопасить свои активы. Увы, поездка оказалась для него роковой. Едва ступив на американскую землю, он заболел лихорадкой и умер 12 июля 1758 г. Убитая горем Элиза писала сыновьям: «Старайтесь подчиняться Воле Божьей безропотно, и пусть будет утешением для вас, мои дорогие малыши, пока вы живы, что у вас был такой отец! Он подал вам великий и добрый пример, пусть Господь даст вам обоим возможность следовать ему»¹². На Чарлза Котсуорта легла огромная ответственность. Мать писала ему: «Хотя ты очень молод, ты должен знать, что благополучие всей семьи в значительной степени зависит от твоих успехов в религии, нравственных добродетелях и обучении»¹³. В завещании Чарлза Пинкни-старшего от старшего сына требовалось, чтобы он направил свои способности на поддержку «добродетельной свободы религиозной, равно как и гражданской, на поддержку частных прав и справедливости между людьми»¹⁴.

А пока Чарлз Котсуорт и Томас готовились к поступлению в Оксфорд в старинной Вестминстерской школе. Программа обучения была классической: много греческого, еще больше латыни. Ученики штудировали античных авторов, пытались сами писать латинские стихи. Мальчики проводили в школе по восемь-девять часов. Лишь в четверг и субботу им позволялось отдохнуть после полудня, если они выполнили домашние задания. Жизнь в школе не могла быть легкой для южнокаролинца. Это в колонии он считался «набобом», а для однокашников – сыновей английской элиты – был просто-напросто выскочкой. Без сомнения, ему довольно часто давали это почувствовать. В ответ он бравировал своим американским происхождением. Уже в это время Чарлз Котсуорт обратил на себя внимание твердостью характера и правдивостью. В одном спорном случае учитель обратился к нему: «Я знаю строгость ваших принципов и пристрастие к правде. Говорите, Пинкни. Мое решение будет зависеть от вашего суждения»¹⁵.

Выпускники Вестминстерской школы обычно поступали в оксфордский колледж Крайстчерч. Именно туда Чарлз Котсуорт и поступил в январе 1764 г. В политическом смысле это был удачный выбор. Вообще в Оксфорде доминировали тори, но Крайстчерч был оплотом вигизма. Виги же, в отличие от тори, симпатизировали колониям. Не случайно американские патриоты, в свою очередь, называли себя вигами. И именно в этом колледже читал лекции авторитетный юрист сэр Уильям Блэкстон – главный специалист своего времени по вопросам английского права. Оксфордское образование было дополнено юридической практикой в Миддл-темпле – одном из судебных иннов Лондона. Нельзя сказать, чтобы дисциплина в университете или в инне отличалась излишней строгостью: студент мог проводить время так, как ему нравилось. Чарлз Котсуорт предпочитал учиться. Он много читал, часами пропадал в суде, следил за парламентскими дебатами. Его мать беспокоилась: «Я встревожена, мое дорогое дитя, твоей чрезвычайной худобой, как говорят, из-за интенсивной учебы»¹⁶. Для поправки здоровья юноша был отправлен в турне по Европе, во время которого он прошел курс обучения в королевской военной академии во Франции. В 1769 г. Пинкни был допущен к юридической практике. Его ждало возвращение домой.

Родина встретила его с распростертыми объятиями. Его политическая и военная карьера началась почти сразу, как только он сошел с корабля в Чарлстонской гавани. Он стал офицером колониальной милиции и с легкостью выиграл свои первые выборы – в колониальную ассамблею. Ему оказалось достаточно приехать из Англии и выставить свою кандидатуру, чтобы быть избранным. Решающим доводом в его пользу, видимо, была фамилия. Американская колониальная политика вся строилась на влиянии старинных семей, именно таких, как клан Пинкни.

Выбор между верностью королю и парламенту и правами американцев был для Чарлза Котсуорта очевиден. Возможно, что он симпатизировал своим протестующим соотечественникам, еще пока обучался в Англии. Он вспоминал позднее: «Я стал сторонником американского дела после долгих размышлений и принципиальных соображений, мое сердце совершенно американское, и ни строгость, ни благосклонность, ни бедность, ни богатство никогда не смогут заставить меня отступить»¹⁷.

Политика не занимала всего времени молодого «набоба». Он записался в Чарлстонское библиотечное общество. В XVIII в. начался расцвет английской клубной культуры, и Южная Каролина по мере сил подражала привычкам лондонской элиты. Библиотечное общество давало Пинкни возможность не только читать книги, но и общаться с представителями местных высших кругов. Отличился он также как талантливый виолончелист на ежегодном балу общества Св. Цецилии. Это общество, названное в честь святой покровительницы музыки, было создано в 1766 г. как частная концертная организация. В течение следующих 54 лет его концерты были самым заметным музыкальным событием в Северной Америке. Сезон начинался в середине осени и продолжался до весны. Каждые две недели общество Св. Цецилии давало концерт, за которым следовал бал. Джентльмены-плантаторы исполняли произведения Баха или Генделя. Присутствовать могли лишь члены общества, их родные и приглашенные ими леди и джентльмены.

Юридическая практика Пинкни шла своим чередом. Широкий резонанс вызвало дело о дуэли вига Джона Хейли и тори Питера Деланси. В пылу спора Деланси назвал оппонента лжецом и тут же получил вызов на поединок. Дуэль состоялась прямо в доме. Противники встали друг напротив друга по сторонам стола и выстрелили одновременно. Деланси был убит на месте. Согласно существовавшим законам, Хейли был обвинен в убийстве: дуэли были запрещены. Пинкни взялся его защищать. По отзывам прессы, он снискал «немало похвал» и вместе с коллегами добился того, что обвинение против Хейли было переквалифицировано как убийство по неосторожности¹⁸.

Личная жизнь тоже складывалась удачно. По свидетельству современников и портретам, Чарлз Котсуорт был широкоплеч и склонен к полноте. Черты его лица были тяжелыми, но это искупалось выразительными темными глазами. Может быть, именно его искрящийся взгляд покорил юную Сару Миддлтон. В 1773 г. газеты написали об их бракосочетании¹⁹. Невеста, как и жених, принадлежала к кругу «набобов»-вигов. Ее отец Генри Миддлтон позже стал президентом Континентального конгресса, а ее брат Артур подписал Декларацию независимости. Через этот брак Чарлз Котсуорт присоединился к кругу революционеров южнокаролинского побережья.

К началу 1775 г. Пинкни был членом всех важных революционных комитетов. Он занимался укреплением обороны Чарлстонской гавани от возможного нападения британцев и поддерживал подготовку армии повстанцев. Он был членом первого конгресса своей провинции, который помог Южной Каролине превратиться из британской колонии в независимый штат. После начала Войны за независимость он вступил добровольцем в Континентальную армию. Будучи старшим командиром роты в звании капитана, Пинкни набрал и возглавил гренадеров 1-го полка Южной Каролины. Он участвовал в успешной обороне Чарлстона в битве при острове Салливана в июне 1776 г., когда британские войска предприняли атаку на столицу штата. Это была одна из самых славных страниц Американской революции на Юге.

На острове Салливана был одноименный форт (ныне Форт Моултри), призванный защищать Чарлстон с моря. Квадратная конструкция с угловыми бастионами была сложена из пальметтовых бревен с забутовкой из морского песка. Вдоль задних стен были выстроены кавальеры – малые бастионы. Были даже зубцы, за которыми прятались пушки. На юго-восточном бастионе развевался синий флаг с девизом «Свобода». С фасада форт выглядел внушительно, но задняя и боковые стены оставались незаконченными. Форт был укомплектован мощными пушками, снятыми некогда с трофейного французского корабля, но из них только 12 оказались в состоянии вести огонь. Пороха не хватало. И все-таки каролинцы не собирались сдаваться без боя. 28 июня 1776 г. британский адмирал Питер Паркер с девятью кораблями атаковал Форт Салливан. Мягкие бревна пальметто не треснули под обстрелом, а скорее поглотили выстрел; впоследствии говорили, что пушечные ядра даже отскакивали от стен сооружения. Уильям Моултри, командир 2-го полка Южной Каролины, и его 400 человек вели сражение, в результате сильно поврежденные вражеские корабли были отогнаны. После поражения британцы вывели свои экспедиционные силы в Нью-Йорк и вернулись в Южную Каролину только в 1780 г. Чарлз Котсуорт, впрочем, не совершил подвигов во время этого славного сражения. Его подразделение оставалось в резерве, и он жаловался матери, что был «всего лишь наблюдателем»²⁰.

Когда британская армия начала вести боевые действия в северных и среднеатлантических штатах, Чарлз Котсуорт – уже полковник – повел свой полк на север, чтобы присоединиться к войскам генерала Вашингтона близ Филадельфии. Пинкни и его полк участвовали в сражениях при Брендивайне и при Джермантауне. Он также принял участие в неудачной американской экспедиции, пытавшейся захватить британскую Восточную Флориду.

В 1780 г. Пинкни участвовал в обороне Чарлстона, его задачей было защищать хорошо знакомый ему Форт Салливан. Чарлз Котсуорт надеялся отличиться при обороне родного города и, наконец, стяжать военную славу. Но судьба жестоко обманула его ожидания: 19 апреля военный совет, созванный генералом Бенджамином Линкольном, уже обсуждал возможность капитуляции Чарлстона. Пинкни, услышав предложение сдаться, не сдержался и прибег, как тогда говорили, к «грубым выражениям»²¹. Но генералы сошлись на необходимости сдать город. После этого форт тоже был сдан без единого выстрела к вящему унижению Чарлза Котсуорта. Британцы предлагали каролинцу присягнуть на верность королю, угрожая повесить его за измену законному монарху в случае отказа. Пинкни отвечал: «Если бы у меня была вена, которая не билась бы от любви к моей стране, я бы сам ее вскрыл»²². Первоначально его держали в одном из чарлстонских фортов, однако затем перевели под домашний арест. В 1782 г. Чарлз Котсуорт получил свободу в ходе обмена военнопленными. В следующем году он был уволен в отставку в звании бригадного генерала.

После войны Пинкни занялся восстановлением юридической практики и рисовых плантаций. В это время произошли драматические перемены в его семейной жизни. Сара умерла, оставив его вдовцом с тремя дочерьми. Чарлз Котсуорт женился вторично на Мэри Стед из богатой плантаторской семьи штата Джорджия. Он вернулся в нижнюю палату законодательного собрания Южной Каролины. Чарлз и его брат Томас стали влиятельной политической силой в штате. Война за независимость убедила многих в Южной Каролине, включая Пинкни, что защита штата требует сотрудничества в рамках всего Союза. Чарлз Котсуорт выступал за более сильное национальное правительство, чем то, которое было предусмотрено «Статьями Конфедерации». Многих опьянял триумф США над такой сверхдержавой, как Великобритания. Но Чарлз Котсуорт призывал не обольщаться: «Наш успех следует приписывать не старой Конфедерации, а огромным способностям Вашингтона – доблести и энтузиазму нашего народа – жестокости наших врагов и помощи наших друзей»²³.

Эти убеждения он отстаивал как представитель Южной Каролины в Конституционном конвенте. Он выступал за сильное национальное правительство (хотя и с системой сдержек и противовесов), чтобы укрепить рыхлую Конфедерацию. Он высказывался против избрания Палаты представителей всенародным голосованием, считая его непрактичным. Выступал против того, чтобы платить сенаторам, которые, по его мнению, должны быть людьми с независимым состоянием. Оба предложения были отвергнуты. Зато его предложение о ратификации договоров Сенатом было принято и вошло в итоговый документ. Он также был против ограничения численности федеральной постоянной армии. Но самые яркие его выступления были посвящены защите рабовладения. Он заявлял, что его штат не может обходиться без рабов²⁴. Именно он предложил продлить работорговлю на дополнительные восемь лет, до 1808 г., тогда как первоначально предлагалось отменить ее в 1800 г.²⁵

Вернувшись в Чарлстон, он с энтузиазмом включился в ратификационную кампанию. Он не считал Конституцию идеальной, но все же отстаивал ее как приемлемый для всех компромисс. Он писал знакомому: «Я не думаю, что она (Конституция. – <em>М.Ф.</em>) встретит Ваше полное одобрение, но если Вы примете во внимание различные интересы и привычки штатов и то, что этот план правительства был результатом взаимных уступок, это объяснит введение отдельных положений, которые могут показаться Вам исключительными»²⁶.

Роулинс Лоундес, лидер южнокаролинских антифедералистов, выдвинул против Конституции целый ряд возражений. Он опасался, что новое правительство будет слишком сильным, а южные штаты окажутся слишком слабыми, чтобы ему противостоять. Он доказывал, что новая федерация окажется на поверку аристократией (читай: олигархией), где высшие посты займут высокородные и богатые. Он отмечал, что в Конституции не гарантированы права граждан, ведь в ней нет Билля о правах. И одновременно в ней не гарантируется рабовладение, что для южанина было неприемлемо. По словам Лоундеса, если Конституция будет ратифицирована, «солнце наших южных штатов не взойдет более»²⁷.

Пинкни пытался обратить аргументацию Лоундеса против него самого: «Достопочтенный джентльмен намекает, что южные штаты слабы. Я искренне с ним согласен. Мы так слабы, что сами по себе не можем сформировать достаточно сильного союза… Без союза с другими штатами Южная Каролина погибнет»²⁸. И какие вообще основания бояться господства аристократии? Чарлз Котсуорт убеждал: «Есть ли в Конституции что-нибудь такое, что мешает избрать президента и сенаторов из бедных так же, как и из богатых? Существует ли какой-либо финансовый критерий, необходимый для занятия какой-либо должности в соответствии с новой Конституцией? Нет, не существует. Заслуги и добродетели, а также федеральные принципы – вот качества, которые приведут на должность бедного человека вместо лишенного этих достоинств богача»²⁹. На традиционные для антифедералистов возражения по поводу отсутствия Билля о правах Пинкни отвечал с циничной откровенностью: «Подобные билли обычно начинаются заявлением, что все люди от природы рождаются равными. Но мы бы весьма неохотно сделали подобную декларацию, когда большая часть нашей собственности – люди, в действительности рожденные рабами»³⁰. В эпоху Просвещения рабство считалось варварским установлением, противоречащим природе человека, но только не в Южной Каролине. В конце концов, античные республики, на которые каролинцы ориентировались как на недосягаемые образцы, тоже были рабовладельческими. Можно прийти к выводу, что каролинские революционеры не следовали просвещенческому пониманию свободы как естественного права. Им более свойственна ранняя концепция свободы как привилегии, дарованной избранным. И Чарлз Котсуорт, не смущаясь, заявлял, что, «пока в Южной Каролине остается хоть один акр заболоченной почвы [под рисовые плантации], он будет возвышать голос против ограничения ввоза негров». С этой точки зрения, как он был убежден, Конституция ничем не угрожала Югу. Импорт рабов был гарантирован на 20 лет и мог быть продлен и после 1808 г. Что касается отмены рабства, то это и вовсе невозможно: «У нас есть гарантия того, что общее правительство никогда не сможет освободить их, поскольку такие полномочия не предоставляются». В Конституцию был включен пункт о том, что рабы «могут быть законно возвращены» из свободных штатов и территорий. Это побудило Чарлза Котсуорта похвастаться: «Мы получили право возвращать наших рабов из любой части Америки, где они могут найти убежище, чего у нас раньше не было»³¹. «Набобы» вняли этим доводам: 23 мая 1788 г. Южная Каролина ратифицировала Конституцию.

При новом правительстве Пинкни стал убежденным федералистом. Джордж Вашингтон высоко ценил его и предлагал ему на выбор командовать армией США и служить в Верховном суде, занять пост военного министра или государственного секретаря. Но Пинкни отклонил все эти лестные назначения. Зато в 1796 г. он принял должность дипломатического представителя США во Франции. Отношения с Первой Французской республикой тогда были не на высоте. Американский посол Гувернер Моррис был объявлен во Франции персоной нон грата за откровенно контрреволюционную деятельность. Его преемник Джеймс Монро ничем подобным не занимался, но наладить отношения с французскими властями тоже не смог. Договор Джея между США и Великобританией вызвал гнев членов правящей во Франции Директории. Французскому флоту было приказано арестовывать американские суда, торговавшие с Великобританией, с которой Франция находилась в состоянии войны. Пинкни не мог даже вручить верительные грамоты. В официальном письме говорилось, что Директория «не признает и не примет другого полномочного посланника из Соединенных Штатов до тех пор, пока не будут устранены претензии, требуемые от американского правительства, и которых Французская Республика имеет право ожидать от него»³². Более месяца французское правительство отказывалось принять Пинкни. На каком-то этапе ему даже пригрозили арестом. Пинкни был возмущен этим оскорблением и в итоге просто уехал из Парижа.

Впрочем, следует уточнить, что Чарлз Котсуорт, как и вся федералистская партия, и до этого не одобрял Французскую революцию. Республику во Франции он считал неудачным и даже пагубным экспериментом: «Мысль о создании республики среди столь изменчивого, капризного и непостоянного народа является одной из самых абсурдных попыток, которые когда-либо предпринимались»³³. Отсюда и его реакция на переворот 18 брюмера. Он писал единомышленнику-федералисту: «Вы удивлены или нет тем, что Буонапарте взял в свои руки бразды правления во Франции? Я признаю, что не удивлен; французы слишком изменчивы и непостоянны, чтобы быть свободными; они неспособны наслаждаться свободой. Любопытно наблюдать, как они постоянно меняют то, что называют своим правительством, в то время как тот же самый военный деспотизм, свидетелем которого я был, правит неизменно»³⁴.

А пока Бонапарт был лишь одним из французских генералов, Пинкни пришлось иметь дело с баснословно коррумпированной Директорией. В 1797 г. президент Джон Адамс назначил его одним из трех уполномоченных для переговоров с французским правительством. Его коллегами были Джон Маршалл и Элбридж Джерри. После предварительной встречи с новым министром иностранных дел Франции М. Талейраном к уполномоченным неофициально обратился ряд посредников (в дипломатической переписке они обозначались буквами X, Y и Z), и они изложили довольно странные требования. От американцев требовали крупный заем Франции и значительные взятки лично Талейрану и членам Директории. Американцы были оскорблены. Говорили, что Чарлз Котсуорт ответил на наглое вымогательство «господ X, Y, Z»: «Нет, нет, ни одного шестипенсовика!» – и призвал свое правительство собрать «миллионы на оборону, но ни одного цента на взятки». Эта фраза стала лозунгом федералистской партии. Получив сведения о происшедшем в Париже, федералисты развернули в печати кампанию против «имперских амбиций галлов». Антифранцузские настроения в США нарастали. Дом издателя республиканской газеты «Аврора», известного своими симпатиями к Франции, подожгли. В накаленной обстановке даже президент США распорядился, чтобы в его частную резиденцию на всякий случай принесли оружие³⁵. Федералист Тимоти Пикеринг убеждал Пинкни: «Хотя не было опубликовано официального отчета о позорном обращении, которому Вы подверглись со стороны французского правительства, все же факты довольно хорошо известны по всей территории Соединенных Штатов и вызвали надлежащую реакцию. Эти впечатления усиливаются беспрецедентными зверствами, совершаемыми французскими агентами и каперами в Вест-Индии»³⁶. Американцы полагали, что Франция (если прибегнуть к современной терминологии) ведет против них «гибридную войну». Кроме захватов американских судов, она, как подозревали, коррумпировала должностных лиц США. Много говорили также о французских агентах; в этом качестве видели французов-эмигрантов, живших в США. Ходили слухи, что «Y» заявил Джерри, Маршаллу и Пинкни: «Возможно… вы полагаете, что, вернувшись и разоблачив перед своими соотечественниками необоснованность требований нашего правительства, вы объедините их в сопротивлении этим требованиям: вы ошибаетесь; вы должны знать, что дипломатического мастерства Франции и средств, которыми она располагает в Вашей стране, достаточно, чтобы позволить ей вместе с французской партией в Америке возложить вину, которая приведет к разрыву переговоров, на федералистов, как Вы себя называете, или на британскую партию, как Вас называет Франция; и Вы можете быть уверены, что это будет сделано»³⁷.

Срыв переговоров привел к тому, что стало известно как необъявленная квази-война (1798–1800 гг.) столкнула военно-морские силы двух стран друг с другом. Вернувшись в США, Чарлз Котсуорт оказался в самой гуще военных приготовлений. Президент Адамс попросил Джорджа Вашингтона принять командование армией. Вашингтон же настоял на том, чтобы Чарлзу Котсуорту предложили должность генерала в этой армии. Он считал, что военный опыт Пинкни и политическая поддержка на Юге делают его незаменимым для защиты от возможного вторжения французов. Пинкни возглавлял Южный департамент армии с июля 1798 по июнь 1800 г.

Квази-война – вероятно, к счастью для США – осталась виртуальной. Боевые действия свелись к незначительным стычкам на море. До французского десанта на американском побережье дело не дошло, и лишь федералистская пресса гремела вовсю, призывая сопротивляться «галльскому деспотизму». Чарлз Котсуорт был далек от пропагандистских изысков квази-войны. Его дело было чисто военным: он занимался обучением солдат, поддержанием дисциплины и учебными маневрами. К зиме 1799/00 г. он уже не слишком верил, что боевые действия вообще начнутся. Впрочем, он не считал свои усилия бессмысленными. В феврале 1800 г. он докладывал Гамильтону, унаследовавшему пост главнокомандующего после смерти Вашингтона: «Даже если надо расформировать подразделения, так много важных военных знаний значительное число наших молодых людей приобрело в них, что в любой будущей чрезвычайной ситуации наша страна извлечет из этого существенные преимущества»³⁸. В том же году американо-французская Мортфонтэнская конвенция урегулировала кризис дипломатическим путем. Реакция Чарлза Котсуорта была спокойной. Он рапортовал: «Завтра мы закончим расформирование армии, которая находилась в этом районе; это делалось постепенно; и я с удовлетворением слышу, что солдаты не совершили ни одного нарушения»³⁹.

Взамен неслучившейся войны его ждала иная драматическая кампания – президентские выборы 1800 г. В то время каждая из партий выдвигала на выборы двух кандидатов. Тот, кто набирал большинство голосов выборщиков, становился президентом, занявший второе место – вице-президентом. От джефферсоновских республиканцев баллотировались Томас Джефферсон и Аарон Бэрр. Федералисты предложили кандидатуры действующего президента Джона Адамса и Чарлза Котсуорта Пинкни. Чарлзу Котсуорту исполнилось 54 года, его волосы давно поседели, а талия расплылась, хотя, возможно, и не так сильно, как у «его шарообразия» Адамса. Харизмой он не обладал, но зато пользовался репутацией честного патриота. Надеялись, что он привлечет к федералистам симпатии южан. К тому же Гамильтон, за которым шла значительная часть федералистов, рассчитывал при помощи Чарлза Котсуорта сместить Адамса. Он также питал надежду, что южнокаролинец, обязанный ему президентским креслом, позволит более опытному политику и дальше руководить собой. Гамильтон развил бурную деятельность. Он расписал предполагаемые недостатки Адамса в ядовитом памфлете и предпринял поездку по Новой Англии, пытаясь завоевать голоса для своего ставленника. Он был убежден, что его схема – «единственное, что еще может спасти нас от клыков Джефферсона»⁴⁰. И тем не менее усилия Гамильтона дали обратный эффект. Больше всего своему протеже повредил он сам: его антиадамсовский памфлет никак не сочетался с политической моралью XVIII в. и скомпрометировал скорее своего автора, чем Адамса. Очень много значили усилия джефферсоновца Чарлза Пинкни (тезки, кузена и соперника Чарлза Котсуорта), который мог опереться на то же громкое имя и те же связи среди «набобов», что и Чарлз Котсуорт. Окончательным ударом по гамильтоновским амбициям стала позиция самого Чарлза Котсуорта. Он отказался участвовать в планах Гамильтона сделать его президентом и пообещал не принимать голоса ни одного выборщика, который также не был обещан Адамсу. Итог оказался для федералистов печальным: партия раскололась и навсегда утратила власть. Политическая карьера Гамильтона была закончена. Чарлз Котсуорт не получил ни одного голоса в собственном штате (благодаря усилиям кузена). Третьим президентом США стал Джефферсон. Зато Пинкни мог похвалиться другим редким достижением: за все время кампании ни один журналист-джефферсоновец так и не смог найти ни одного компрометирующего его факта. Трем остальным кандидатам, участвовавшим в выборах, повезло меньше, и их репутации заметно пострадали. Джефферсона, например, обвиняли в безбожии, якобинизме и в связи с собственной рабыней Салли Хемингс. Адамса клеймили монархистом и даже психически нездоровым человеком. Удивительно, что при таком потоке негативной информации и просто клеветы Пинкни остался незапятнанным.

Возможно, именно по этой причине в 1804 г. федералисты снова выдвинули Чарлза Котсуорта в президенты. Но ни он сам, ни его партия не проводили активную кампанию против Джефферсона. Федералисты надеялись, что военная репутация Пинкни и его южное происхождение покажут, что их партия остается общенациональной, но они знали, что у их ставленника мало шансов победить даже в своем родном штате. Джефферсон выиграл выборы с разгромным счетом, набрав 162 голоса выборщиков по сравнению с 14 голосами за Чарлза Котсуорта. Поражение Пинкни в Южной Каролине сделало его первым кандидатом в президенты от крупной партии, не сумевшим добиться избрания в своем родном штате.

Второй срок Джефферсона оказался более трудным, чем первый, поскольку англичане и французы по-прежнему атаковали американское судоходство. На фоне падающей популярности Джефферсона федералисты надеялись на возвращение президентства в 1808 г. На предвыборном съезде партия снова обратилась к Чарлзу Котсуорту. В связи с надвигающейся потенциальной войной против Франции или Великобритании федералисты рассчитывали, что военный опыт Пинкни оценит нация. Он победил в Делавэре и большей части Новой Англии, но кандидат джефферсоновцев Мэдисон выиграл в остальных штатах и получил подавляющее большинство в коллегии выборщиков.

Оставшуюся жизнь Пинкни посвятил юридической практике, законодательной деятельности на уровне штата и благотворительности. Он был членом совета попечителей Колледжа Южной Каролины (позже Университета Южной Каролины), первым президентом Чарлстонского библейского общества и исполнительным директором Чарлстонского библиотечного общества. Он также был заметной фигурой в «Обществе Цинциннатов», организации бывших офицеров Войны за независимость. Он увлекался скачками и помогал вдовам и сиротам, боролся против дуэлей и проводил сельскохозяйственные эксперименты. Пережив трех дочерей, он умер в Чарлстоне в 1825 г. в возрасте 79 лет. Он был похоронен на кладбище при епископальной церкви Св. Михаила.

Чарлз Котсуорт Пинкни прошел путь военного, политика и дипломата. Его политические взгляды были близки к классическому республиканизму; его идеалом была республика добродетели и таланта, но не богатства. Идеализированная античность была для него, как и для многих его современников, источником моделей поведения в различных ситуациях. Он разделял взгляды философов-просветителей на государственное устройство, но в отличие от них не распространял представление о естественных правах человека на порабощенных негров. Он был последовательным защитником рабовладения в США. К нему и его единомышленникам восходит апология рабовладения у южных идеологов XIX в. В то же время Пинкни внес свой вклад в создание и ратификацию нынешней Конституции США, защитил честь своей страны в непростых отношениях с французской Директорией. Его репутация среди современников была безупречной.