<em>To see the earth as it truly is, </em>

<em>small and blue and beautiful in that eternal silence where it floats, </em>

<em>is to see ourselves as riders on the earth together, </em>

<em>brothers on that bright loveliness in the eternal cold.</em>

<em>(Арчибальд </em><em>Маклиш</em><em>)</em>¹

Тема “Севера”, “холода”, “циркумполярного мира” выходит сейчас на первый план в этнографических исследованиях по всему миру. Достаточно посмотреть на выпуски журнала “Этнографическое обозрение” за 2020 г.² и результаты работы Лаборатории комплексных геокультурных исследований Арктики³. Глобальное потепление, таяние ледников и вечной мерзлоты заставляют задуматься о значимости “холодного мира” для климатического равновесия и сохранения культурного разнообразия Земли, и в создавшихся условиях коренные народы Севера оказываются наиболее уязвимыми. Эта тема интересна не только этнографам и антропологам. Тема холода поднимается в лингвистических исследованиях малочисленных языков народов Севера⁴.

Рецензируемая работа международного коллектива авторов издана в рамках проекта “Воображение Севера”, инициированного канадским антропологом и культурологом Д. Шартье. Эта книга стала продолжением творческого сотрудничества двух научных коллективов: канадской Лаборатории воображения Севера (Монреаль, Квебекский университет) и российской Лаборатории комплексных геокультурных исследований Арктики (Якутск, Арктический государственный институт культуры и искусств), начатого в 2014 г. В 2017 г. была издана коллективная монография “Геокультуры Арктики: методология анализа и прикладные исследования” (<em>Замятин, Романова</em> 2017), подготовленная Лабораторией комплексных геокультурных исследований Арктики, в создании которой принял участие Д. Шартье. В 2018 г. в Якутске состоялась Международная междисциплинарная научная конференция “Холод как преимущество. Города и криолитозона: традиции, инновации, креативность”, в которой участвовали сотрудники обеих лабораторий.

В новой монографии Д. Шартье продолжает развивать идею о воображении Севера (<em>Шартье</em> 2018), где Север – это “знаковая система, характеризующаяся двойной особенностью: она разработана не теми, кто проживает в этих районах, а по большей части теми, кто никогда там не был” (p.<em> </em>16). Картина мира коренных народов Севера существенно отличается от популярного и растиражированного “юго-западного” взгляда. История западной цивилизации знает много примеров обращения к Северу и “воображения” Севера, которые формируют “гуманитарную комбинацию, созданную из опыта, дискурса, материальности, культуры и памяти” (<em>Шартье</em> 2018: 15). Необходимо выяснить, какова связь между реальным местом (пространством) и тем представлением о нем, которое существует в западной культуре (Там же: 14). Одним словом, выработать такую методологию, которая способствовала бы изучению неоднородной семиосферы геокультурного пространства Севера самым объективным, т.е. реальным, образом.

В знаковой системе Севера, как отмечают авторы, – Д. Шартье, Д.Н. Замятин, Е.Н. Романова, О.Э. Добжанская, О.А. Лавренова – постоянно соприкасаются точки зрения изнутри и извне. На протяжении всей книги происходит, порой подсознательно, переход с одной позиции на другую. Эта дихотомия не только делает рассуждения исследователей “объемными”, но и способствует выработке новых подходов к анализу семиосферы Севера.

Понятие “Север” охватывает целое семантическое поле включенных в него концептов, относится к огромному множеству наук о человеке, природе и нашей планете, т.е. к тому, что называется культурным ландшафтом – “единством географического пространства и человеческой деятельности во всех ее проявлениях”, которое “рассматривается как целостная и территориально локализованная совокупность природных, технических и социально-культурных явлений, сформировавшихся в результате действия природных процессов и деятельности людей” (<em>Лавренова</em> 2018: 1).

Об этом же пишет и известный географ и культуролог Д.Н. Замятин, анализируя города Севера как амбивалентный антропологический феномен постурбанического мира (p. 38). Возникает эффект фрактальности культур Севера – самоподобие, хранящее характеристики пространственности и пустоты в локальности и конкретностии завязанное на культурных практиках и ритуалах.

Глава Е.Н. Романовой и О.Э. Добжанской отражает некоторые особенности этих практик и ритуалов на примере концептуальных метафор коренных народов Севера, таких как долганы, ненцы, нганасаны, эвенки, энцы. Анализ пространственного текста культуры в циркумполярных широтах позволил выявить концептуальные метафоры Холода, связанные с образом Календарного и Социального Времени и пространства (с. 72).

Во-первых, понятие <em>пространства</em><em>. </em>Север осмысливается как пространство, а не как место. С этой точки зрения Север – пространство за границей западного (южного) мира, пограничье, не-место, но пространство, которому помимо инаковости имманентны еще и опасные для жизнедеятельности человека качества природного ландшафта. Пространство Севера извне характеризуется безотносительно к конкретным географическим местам, геокультурными обобщениями. Поэтому мы не знаем, о каких городах идет речь у Д.Н. Замятина, мы не знаем о конкретных местах проживания народов с полуострова Таймыр, где есть города и села (глава Е.Н. Романовой и О.Э. Добжанской). В работе Д. Шартье есть только упоминание стран, на территории которых проживают народы Севера: Исландия, Россия, Канада. Общая тенденция называния географически разнообразного циркумполярного мира “Севером” доказывает, что отношение к этой части семиотической системы геокультурного мира как к периферии превалирует.

Каково геокультурное пространство в мифах и эпосах коренных народов? В работе якутских исследователей описаны следующие метафоры: “Время сновидений”, “Люди, засыпающие на зиму”, и “Растапливающие вечную мерзлоту”. В семасиологическом смысле эти метафоры несут в себе пространственное представление о Юге и Севере, о нижнем и небесном мирах, которое трансформируется во временно-календарное представление о зиме и лете, ночи и дне. Так, в самодийской традиции, в обрядовом и сказочном фольклоре, как отмечают авторы, образы холода, льда и зимы напрямую связаны с нижним миром, т.е. подземным миром мертвых (с.<em> </em>75). Путешествия шаманов в подземный мир в поисках души больного означало проникновение в ледяные толщи вечной мерзлоты. В фольклорных текстах сохранились сюжеты, где северный шаман горячим (раскаленным) поленом, огнем растапливает замерзшую землю и оживляет людей и оленей. У якутов Север и холод несут негативные коннотации, они формируют образ зимы и противопоставлены “культуре воспоминаний” о степном юге, откуда пришли их предки.

Таким образом, пространство и время Севера, осмысленные “изнутри” (фольклор и мифология) и “извне”, порождают полисемантичный дискурс, где культурный ландшафт рассматривается в динамике движения культур и практик ритуального времени (p. 87).

Во-вторых, важную концептосферу составляют такие понятия, как <em>зима, </em><em>снег, </em><em>холод</em><em> (холодная материя)</em><em>, вечная мерзлота, лед</em><em>, пустота, белизна</em><em>.</em>

Культурный ландшафт северного или арктического города, исследуемый Д.Н. Замятиным типологически, представляет собой обобщенное единство, целостность геокультурных образов <em>холода</em>, <em>снега</em> и <em>льда</em>, ветра, редкой растительности (p. 38). Здесь большую часть года доминирует темное время суток, затруднены транспортные коммуникации и общение, преобладают специфические архитектурные и планировочные решения, направленных на борьбу с экстремальными природными условиями.

Структурирование холодных культурных ландшафтов опирается, по мнению Д.Н. Замятина, на механизмы рационализации экспрессивных визуальных объектов. Эта экспрессия соотнесена с выражением признаков абсолютного или экстремального <em>холода</em>, или же, наоборот, указывает на успешное преодоление этого <em>холода</em>. Исследователь подчеркивает, что арктический город – это пространство, чья визуальность может показаться ненормативной и непривлекательной внешнему наблюдателю в силу особых технологических и планировочных решений. Появляется семиотическое противопоставление искусственной среды (внутренних крытых пространств в больших общественных зданиях – торгово-развлекательные центры, спортивные сооружения, культурно-выставочные комплексы, оранжереи с теплолюбивыми растениями и т.п.) естественному геокультурному ландшафту. Все это, как пишет Д.Н. Замятин, означивает или символизирует имплементацию <em>холодного</em> и темного пространства в теплое и светлое (p.<em> </em>42).

В главе, которая структурно замыкает сборник, но по духу – обобщает другие работы в книге, известный культурогеограф и философ О.А. Лавренова обращается к философскому концепту криосферы, разработанному В.П. Мельниковым и его коллективом (<em>Мельников и др.</em> 2016). Север с периферии мира начинает внедряться в базовые структуры общей семиосферы как таковой. В частности, сегодня в социокультурном дискурсе формируется концепция <em>криософии</em>, онтологии <em>холодной материи</em>. Криосфера является определяющим фактором в формировании культур коренных народов Севера, их образа мира и служит структурной основой культурных ландшафтов и геокультур. <em>Снег</em> и <em>вечная мерзлота</em> формируют онтологическую вертикаль, верх и низ циркумполярного мира. Современные исследователи показывают, что именно <em>лед</em> играет роль терморегулятора в системе биосферы, сохраняя пригодные для белковой жизни условия. <em>Холодную материю</em>, имеющую высокий потенциал в ноосферогенезе и смыслогенезе циркумполярного мира, необходимо включить в ноосферу на правах осознанной и осмысленной части био- и геосферы. В циркумполярной семиотической и аксиологической системе координат мир <em>холода,</em> продолжает О.А. Лавренова, является миром обыденной <em>жизни</em>. Это отражается в особенностях языка коренных народов, где есть множество названий разных форм снега и льда, форм рельефа, связанных с различными проявлениями <em>вечной</em> и <em>сезонной мерзлоты </em>(<em>Гусев и др.</em> 2019).

Новое “открытие” геокультурного пространства Севера, а также Юга и Востока, пишет О.А. Лавренова, может сравниться с географическими открытиями (p. 86). Эти открытия позволят выстроить аксиоматические модели, которые породят новый смысл. Двойственность культурного ландшафта Севера как семиотической системы включает в себя, с одной стороны, традиционное мировоззрение коренных жителей и представления американцев, европейцев и, в частности, русских. Автор отмечает, что аксиоматика западного (южного) мира по отношению к холодному миру складывается значимыми произведениями мировой литературы (см. А. Данте, Г.-Х. Андерсен, Дж. Лондон, также О. Куваев) (p. 92). Внутреннее самоосмысление культурных ландшафтов Севера имеет не так много сквозных доминант из-за мультикультурности связанных с ними человеческих сообществ, так как они крайне разнообразны (это коренные народы; люди, приезжающие на временную работу; местные жители, не принадлежащие к коренным народностям и т.п.).

Новое “открытие” геокультурного пространства Севера, а также Юга и Востока, пишет О.А. Лавренова, может сравниться с географическими открытиями (p. 86). Эти открытия позволят выстроить аксиоматические модели, которые породят новый смысл. Двойственность культурного ландшафта Севера как семиотической системы включает в себя, с одной стороны, традиционное мировоззрение коренных жителей и представления американцев, европейцев и, в частности, русских. Автор отмечает, что аксиоматика западного (южного) мира по отношению к холодному миру складывается значимыми произведениями мировой литературы (см. А. Данте, Г.-Х. Андерсен, Дж. Лондон, также О. Куваев) (p. 92). Внутреннее самоосмысление культурных ландшафтов Севера имеет не так много сквозных доминант из-за мультикультурности связанных с ними человеческих сообществ, так как они крайне разнообразны (это коренные народы; люди, приезжающие на временную работу; местные жители, не принадлежащие к коренным народностям и т.п.).