Везде
Plants in Culture: A Paradigm of Anthropology [Rasteniia v culture: paradigmа antropologii]
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Plants in Culture: A Paradigm of Anthropology [Rasteniia v culture: paradigmа antropologii]
Annotation
PII
S086954150017411-2-1
DOI
10.31857/S086954150017411-2
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Oxana D. Fais-Leutskaia 
ORCID: 0000-0002-2757-2434
Affiliation: Institute of Ethnology and Anthropology, Russian Academy of Sciences
Address: Russian Federation, Moscow
Alexander Novik
ORCID: 0000-0002-1123-1109
Affiliation: Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (Kunstkamera), Russian Academy of Sciences
Address: Russian Federation, St. Petersburg
Edition
№5
Pages
5-16
Abstract

The article introduces a special theme of the issue on “Plants in the Culture of Peoples of Eurasia: From Magic to Resource”. We take a retrospective look at the polyfunctionality of plants in the history of human culture and trace their polysemanticism, symbolism, and variety of applications (in food, medical, sacred-magical, and legal matters) from antiquity to the present day in various regions and among various peoples. We discuss the state of the art in research in these areas and review the principal directions of scholarly studies, such as ethnobotany or phytoanthropology, in Russian and other academic traditions. The thematic section features contributions by V.B. Kolosova, K.A. Jernigan and O.S. Belichenko, A.A. Novik and M.V. Domosiletskaya, O.D. Fais-Leutskaia, and V.N. Davydov.

Keywords
plants, ethnobotany, phytoanthropology, ethnopedology, vegetarian food, phytomedicine, bioresources
Date of publication
14.12.2021
Number of purchasers
6
Views
79
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf Download JATS
1 На третий день творения сказал Бог: “…да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле… И произвела земля зелень, траву… и дерево, приносящее плод” (Бытие. Гл. 1. Ст. 11–12). Так появились растения, сыгравшие важнейшую роль в судьбе человека: они стали пищей, средством врачевания, объектом верований и поклонений, элементом магических практик, символом власти. Более того, то, что на первый взгляд казалось древнейшей этноботанической традицией или реликтом уже утраченного канона архаичного травопользования, на поверку становилось вполне востребованным и жизнеспособным культурным элементом повседневности практически во всех регионах мира.
2 Первой, предположительно, зародилась пищевая функция растений. Палеолитическая революция обусловила переход человека к охоте, неолитическая привела к развитию земледелия (Бродель 1986: 120–121). В VII–VI тыс. до н.э. началась и доместикация флоры, появились культурные виды, в первую очередь злаки, хотя потребление человеком дикорастущих растений – начало процесса фитоалимургии – датируется значительно более ранними эпохами. Этот популярный сегодня термин был введен в научный оборот итальянским врачом и ботаником Дж. Тарджони Тоццетти, опубликовавшим в 1767 г. труд “О насущной необходимости в еде. Алимургия, или способ смягчить последствия неурожаев” (Targioni Tozzetti 1988 [1767]). Не менее распространен и его синоним – фуражирование (англ. foraging), заимствованный у зоологов и экологов и обозначающий поиск или добывание животными пищи. В наши дни потребление дикорастущих растений сохраняется как эксплуатация органичного алиментарного наследия в традиционных обществах или проявляется в кулинарно-гастрономических тенденциях постмодернизма; последнее – в качестве составляющей концепции здорового образа жизни и как дань алиментарной моде (Ballarini 2018). “Промоутеров” таких веяний сегодня много, например Р. Реджепи – датско-албанский шеф-повар и совладелец модного ресторана “Noma” в Копенгагене (Foraging… s.d.), который в русле переосмысления скандинавской пищевой традиции сделал ставку на лишайники, мхи, лесные травы, корни растений, древесные грибы (Zilber, Redzepi 2020: 12), или Р. Кофоед – датский шеф-повар и ресторатор (Haist 2020; Borghese 2020).
3 Триумфальное возвращение трав, злаков и плодов в рацион Старого и Нового Света в контексте слома былой устойчивой парадигмы алиментарных ценностей, в частности востребованности мяса и его производных (Мартынова, Фаис-Леутская 2020), обусловлено многими факторами. Свою роль сыграли СМИ и социальные сети, навязывающие обществу символы статуса (Элиас 2001; Dalby A., Dalby R. 2017) и идеалы образа/внешности, к которым должны стремиться все (!). Свою лепту в популяризацию “зеленой” пищи, ранее еды неимущих (ср.: Bourdieu 1979; Элиас 2001; Lajçi 2020), внесли и повышение благосостояния в глобальном масштабе, и интерес богатого общества к “культуре бедности”, отмеченный М. Монтанари (Montanari 1997: 196). Спрос на “растительную еду” продиктован в том числе стремлением к здоровому образу жизни (Pieroni, Quave 2014) – рост потребления калорийной пищи в богатых странах мира уже в середине ХХ в. привел к ухудшению здоровья населения; ожирение и нарушение обмена веществ обрели хронический характер. Призывы к соблюдению диеты и смене рациона не прошли даром: Homo herbivorus (человек травоядный) сегодня вытесняет Homo carnivorus-а (человека плотоядного); все более популярными становятся вегетарианство, сыроедение, веганство. Не случайно именно “зелень” либо ее производные все чаще признаются типичными продуктами и становятся официальными пищевыми маркерами регионов мира, растения или их производные постоянно пополняют список Нематериального культурного наследия ЮНЕСКО.
4 Но человек в своем новом увлечении проявил разборчивость. Дифференциация растительной пищи в зависимости от способов ее выращивания и средств, используемых при этом (удобрения, пестициды, ГМО), привела к появлению элитной органики и овощей/фруктов массового производства с применением “химии”. Потребители расслоились на тех, кто может позволить себе “штучный товар” – чистую продукцию, и тех, кто обречен на массовую. И хотя это разделение лишено былого радикализма (разница между репкой органической и подпитанной селитрой для большинства не столь велика, как, скажем, “пропасть” между свеклой и омаром), все же именно с ним связана широкая популярность практики локаворизма (продукция подлежит сбыту и потреблению в ареале ее производства), позволяющей получать информацию о том, кто и как применяет удобрения, хранит урожай, обрабатывает сырье (Smith, MacKinnon 2007: 21). И именно к “здоровому” растениеводству имеет отношение food activism – новые формы взаимодействия и организации производителей, в первую очередь в Европе (Siniscalchi, Harper 2019).
5 Завершая тему пищевой функции растений, отметим, что курс на “полезность” в рамках глобального мегатренда здоровья требует трезвой оценки. Пропаганда (при участии ученых, включая антропологов, историков, фольклористов) “опыта предков”, так наз. экологических продуктов, грамотного использования биоресурсов, бережного отношения к природе, приоритетности растительной пищи и щадящих способов готовки (JEE 2021) объективно нацелена на защиту здоровья человека и планеты. Однако этот модный тренд сегодня – еще и предмет спекуляций, на нем “греет руки” широкий круг лиц – от маркетологов, промоутеров, местных производителей до врачей и диетологов.
6 Обожествление и ритуализация растений весьма архаичны, хотя их культ оформился позже, чем культ животных. Исключительная важность диких и культурных видов флоры, особенно у земледельческих народов, обуславливала сакрализацию и мифологизацию всего контекста, в котором они выступают: от земли (их “материнского лона” и символа жизни в целом) до влияющих на вегетацию природных факторов (дождя, снега, ветра, солнца). Объектами поклонения становятся не только растения, но и их части – корни, листья, ветви, кора, цветы, плоды, семена (Топоров 1982: 369; Tirta 2004), – выступающие в роли амулетов, а также в качестве составляющих магических или сопровождающих заклинания действий (Cunnighan 1985; Lajçi 2020). Не случайно столь большое внимание месту растений в мифах уделяли Дж.Дж. Фрэзер (Фрэзер 1980), В.Я. Пропп (Пропп 2006), представители Московской этнолингвистической школы (Толстой 1995–2012).
7 Многие мировые религии зиждутся на реликтах древнейших культов, связанных с флорой. Так, в иудаизме фигурируют шиват а-миним (семь сакральных растений: пшеница, ячмень, виноград, инжир, гранат, маслины, финики) (Второзаконие. Гл. 8. Ст. 7–8). Растительными символами (Древо Жизни; Дерево Познания Добра и Зла; Неопалимая купина – горящий терновник, в котором ангел явился Моисею; лоза, смоковница, оливковые рощи Гефсиманского сада в Новом Завете; древо – палеохристианский символ Христа) изобилует Священное Писание. Коран именует “благословенными” пальму и оливковое дерево (Коран. Сура Ибрахим, 29-й аят; Сура Свет, 35-1 аят; Сура Верующие, 20-1 аят). Многие сакральные фитосимволы (базилик, фикус, бадьян, молочай) из древнейших растительных культов Южной и Юго-Восточной Азии перешли в джайнизм, буддизм, индуизм (Krishna, Amirthalingam 2014).
8 Актуальность научного анализа миссий растений в культуре, канонов их применимости, включая сакральную функцию, обусловлена как существованием традиционных общностей, сохраняющих свое органичное культурное наследие, верования и ритуалы, так и резким подъемом неоязычества (этнических религий), в различных формах которого фито- и дендрокульты занимают важнейшее место (Strmiska 2005: 18–22; Харитонова и др. 2008; Гайдуков 2016: 24–46). Идеологи этих движений позиционируют их как “возвращение к корням” и “путь к идентичности”, однако на практике речь порой идет об искажении аутентичности, фальсификации традиций, о спекуляциях на тему культурной преемственности и даже об оформлении экстремистских языческих ультраправых движений национал-патриотического и нацистского толка (Шнирельман 2012).
9 С древности многие растения – знаки власти. Так, лавр, священное растение Аполлона – символ потестарности и триумфа, а пальмовая ветвь у народов Азии, Магриба, Южной Европы – эмблема победы и торжества (“пальма первенства”). В европейской геральдике обрели известность: листья дуба – этот древнеримский знак власти был взят на вооружение Третьим рейхом; роза – королевская эмблема Англии, прославленная Войной Алой и Белой Роз (под знаком первой за корону боролись Ланкастеры, под знаком второй – Йорки) (Coss, Keen 2003: 28); лилия – символ власти басилевсов Византии, позже лилия “перешла” королям Франции (Золотницкий 1914; Холл 1996); чертополох, давший имя рыцарскому ордену и ставший национальной эмблемой Шотландии (Burnett, Dennis 1997: 19–20). Ветви акации, кипариса, кедра, початок кукурузы – элементы масонской символики (Мак-Налти 2011: 166, 170). Императорскую власть Японии олицетворяет желтая или оранжевая 16-лепестковая хризантема, ее изображение – официальный герб страны (Бенедикт 2004 [1946]), а в число “растительных” знаков самурайских родов входят листья и цветы мандарина, цветы груши и дыни, сосновые ветки и шишки, горечавка, магнолия, имбирь, листья абрикоса, гвоздика, плющ (Скраливецкий 2018).
10 Сложно точно указать, когда человек начал применять растения в медицинской практике. Термин фитотерапия был предложен французским врачом А. Леклерком на рубеже ХIХ–ХХ вв., а фармакогнозия как наука, изучающая фитолекарства, возникла в XIX в., однако применение растений в лечебных целях уходит корнями в глубочайшую древность. Так, раскопки на территории Ирака выявили доказательства лекарственного использования трав в Шумере уже в III тыс. до н.э. (Saporetti 2001). Папирус Эберса в Древнем Египте (1550 г. до н.э.) приводит рецепты 900 фитолекарств для лечения болезней желудочно-кишечного тракта, дыхательной, сердечно-сосудистой систем, нарушений слуха и зрения, инфекций и глистных инвазий (Nunn 1996). Травы занимают ключевое место в древнекитайской медицине; датой ее рождения считается 3216 г. до н.э., когда увидела свет “Бень Цао” (“Книга о травах”), составленная легендарным императором Шэнь-нунем – “царем лекарств” (Unschuld 1986). Этот труд и сегодня считают первоисточником всех когда-либо появлявшихся в Китае сочинений по фитомедицине (Bensky, Gamble 1993: 27), включая созданный в 1578 г. фармакологом Ли Ши-чжэнем свод фитолекарств традиционной медицины, содержащий 12 тыс. рецептов и описания 1874 видов трав (Ли Ши-чжэнь 2004). Аюрведа, традиционная система индийской народной медицины, и поныне использует около 800 растений, выращивают же лекарственные травы в Индии с III в. н.э. Авеста, собрание священных текстов зороастрийцев, описывает растения, применявшиеся в медицине Древнего Ирана (Bonjar 2004: 301–305).
11 Причудлива судьба европейской “травной медицины”. Ее основы были заложены еще в Античности. Так, труд Плиния Старшего “Естественная история” (Historia Naturalis) стал главным энциклопедическим сочинением древности. Отметим, что 17 из 37 книг “Естественной истории” посвящены именно растениям, их свойствам и лекарствам на растительном сырье (Plinio 1984–1985, 1986). Не менее значим и написанный в I в. н.э. греческим врачом Диоскоридом труд “Лекарственные вещества” (De Materia Medica) – содержавший сведения о 600 растениях Средиземноморья, сроках их сбора, пригодности в пищу и применимости в медицине, он считался вплоть до конца Средневековья наиболее авторитетным справочником по “травоведению” и фармакогнозии и в Европе, и на Востоке (Jones 1946: 21). После краха Западной Римской империи древние “травные” знания в Европе были преданы забвению, сохранились они лишь в Византии и вернулись в Европу (как и медицина вообще) на волне византийских захватов (Howard 1987: 29), но в основном на гребне мусульманской экспансии VIII в. – с арабами, возродившими и поднявшими на новый уровень теорию и практику врачевания (Jacquart, Micheau 1990).
12 Актуальность исследований традиций фитомедицины обусловлена тем, что она и сегодня вполне востребована, причем не только в контексте народной культуры, но и общечеловеческом контексте (JEE 2021). Многие пациенты, уверенные, что “натуральность” (“природность”) фитопрепаратов гарантирует безопасность и эффективность их применения, и сегодня больше доверяют им, нежели синтетическим лекарствам (“химии”). Так, в США, например, с 1993 по 2012 гг. рынок фитопрепаратов вырос в десять раз (Riccò 2019: 475). В последние годы традиции народного травничества не только были повсеместно реабилитированы официальной медициной, но и стали объектом научного изучения, а их элементы вошли с состав учебных курсов. Так, кафедра фитотерапии открыта на медицинском факультете РУДН; народная травная медицина преподается в медицинских вузах в Италии, в других странах Европы и Латинской Америки (Ibid.: 475–476). Свидетельством увеличения интереса к проблеме использования растений в медицине – и не только в целительстве традиционных сообществ, но и в лечебных практиках современных социумов – является динамика роста посвященных этой теме работ. Так, если в 2000 г. PubMed – база данных медико-биологических публикаций Национальной медицинской библиотеки США – содержала 1497 публикаций по фитотерапии, данные о 1891 исследовании по травной медицине и 26 206 – по фитопрепаратам (Formenti 2000: 62), то к 2018 г. их число выросло соответственно до 4070, 6120 и 39 819 (Riccò 2019: 489).
13 Рождение этноботаники как единого междисциплинарного научного поля связано с исследованиями в Новом Свете, с американской школой и в первую очередь с фигурой биолога Р.Э. Шултса – “отца” этого направления. Сегодня огромную лепту в развитие этноботаники вносят представители естественных наук – ученые из Азии, Африки, Латинской Америки (см., напр.: Naranjo 1983; Saki et al. 2016); кроме того, в процесс исследований активно включились антропологи.
14 Правда, попытки оценить вклад последних в освещение различных граней “бытия” растений в исторической ретроспективе обречены на провал – число антропологических исследований по этноботанике не поддается исчислению. Но, прежде чем мы остановимся на отечественных наработках в этой области, отметим, что, при существовании в стане антропологов различных толкований предмета исследований этноботаники (Гресь 2017), все же довлеет точка зрения, согласно которой этноботаника есть синоним фитоантропологии, а последняя изучает то, как сами носители традиции рационально и мифологически воспринимают растительный мир (Воробьев 2019а: 44). Однако нередки и блистательные примеры междисциплинарного подхода. Так, итальянский исследователь А. Пьерони в своих трудах анализирует растения с позиций антропологии, медицины и лингвистики (Pieroni, Quave 2014)1.
1. В 2008–2010 гг. А. Пьерони был президентом Международной ассоциации этнобиологов. На протяжении длительного времени А. Пьерони является главным редактором одного из главных тематических научных журналов Journal of Ethnobiology and Ethnomedicine.
15 Правда, попытки оценить вклад последних в освещение различных граней “бытия” растений в исторической ретроспективе обречены на провал – число антропологических исследований по этноботанике не поддается исчислению. Но, прежде чем мы остановимся на отечественных наработках в этой области, отметим, что, при существовании в стане антропологов различных толкований предмета исследований этноботаники (Гресь 2017), все же довлеет точка зрения, согласно которой этноботаника есть синоним фитоантропологии, а последняя изучает то, как сами носители традиции рационально и мифологически воспринимают растительный мир (Воробьев 2019а: 44). Однако нередки и блистательные примеры междисциплинарного подхода. Так, итальянский исследователь А. Пьерони в своих трудах анализирует растения с позиций антропологии, медицины и лингвистики (Pieroni, Quave 2014)1.
1. В 2008–2010 гг. А. Пьерони был президентом Международной ассоциации этнобиологов. На протяжении длительного времени А. Пьерони является главным редактором одного из главных тематических научных журналов Journal of Ethnobiology and Ethnomedicine.

References

1. Agapkina, T.A. 2012. Derev’ia v traditsionnoi kul’ture slavian: problema sistemnogo opisaniia [Trees in the Traditional Culture of the Slavs: The Problem of System Description]. Etnograficheskoe obozrenie 6: 29–43.

2. Agapkina, T.A. 2014. Simvolika derev’ev v traditsionnoi kul’ture slavian: iva, verba, rakita (rod Salix) [The Symbolism of Trees in the Traditional Culture of the Slavic Language: Willow, Labornium (Genus Salix)]. Slavianskii al’manakh 1–2: 283–302.

3. Agapkina, T.A. 2017. Simvolika derev’ev v fol’klore i traditsionnoi kul’ture slavian: yablonia [The Symbolism of Trees in the Culture and Traditional Culture of the Slavs: Apple Trees]. Studia Litterarum 2 (1): 284–305.

4. Agapkina, T.A. 2019. Derev’ia v slavianskoi narodnoi traditsii: ocherki [Trees in the Slavic Folk Tradition: Essays]. Moscow: Indrik.

5. Aleksandrenkov, E.G., and A. Fol’gado. 1993. Manioka i kasabe [Manioc (Cassava) and Kasabe]. Etnograficheskoe obozrenie 5: 43–55.

6. Batianova, E.P., and M.M. Bronshtein. 2016. Mukhomor v bytu, verovaniiakh, obriadakh, iskusstve narodov Severa [Fly Agaric in Everyday Life, Beliefs, Rituals, Art of the Peoples of the North]. Sibirskie istoricheskie issledovaniia 1: 46–58.

7. Bensky, D., and A. Gamble. 1993. Chinese Herbal Medicine: Materia Medica Revised Edition. Seattle: Eastland Press.

8. Bonjar, S. 2004. Evaluation of Antibacterial Properties of Some Medicinal Plants Used in Iran. Journal of Ethnopharmacology 94 (2–3): 301–305.

9. Bourdieu, P. 1979. La distinction. Critique sociale du jugement [Distinction: Social Criticism of Judgment]. Paris: Éditions de Minuit.

10. Cunnighan, S. 1985. Encyclopedia of Magiсal Herbs. Woodbury: Llewellyn Publications.

11. Dalby, A., and R. Dalby. 2017. Gifts of the Gods: A History of Food in Greece. London: Reaktion Books.

12. Gaidukov, A.V. 2016. Novoe yazychestvo, neoiazychestvo, rodnoverie: problema terminologii [New Paganism, Neo-Paganism, Rodnoverie: the Problem of Terminology]. In Yazychestvo v sovremennoi Rossii: opyt mezhdistsiplinarnogo issledovaniia [Paganism in Modern Russia: International Research Experience], edited by R.V. Shizhenskii, 24–46. Nizhnii Novgorod: Mininskii universitet.

13. Gres, R.A. 2017. Etnobotanika: otechestvennaia i zarubezhnaia paradigmy, napravleniia i perspektivy razvitiia [Ethnobotany: Domestic and Foreign Paradigms, Directions and Prospects of Development]. Nauchnyi al’manakh. Nauki o zemle 1–3 (27): 317–327.

14. Howard, M. 1987. Traditional Folk Remedies. London: Century, Ebury Press.

15. Ivanov, V.V., and V.N. Toporov. 1965. Slavianskie yazykovye modeliruiushchie semioticheskie sistemy [Slavic Language Modeling Semiotic Systems]. Moscow: Nauka.

16. Ivanov, V.V., and V.N. Toporov. 1974. Issledovaniia v oblasti slavianskikh drevnostei [Research in the Field of Slavic Antiquities]. Moscow: Nauka.

17. Kharitonova, V.I., A.A. Ozhiganova, and N.A. Kupriashina. 2008. V poiskakh dukhovnosti i zdorov’ia (novye religioznye dvizheniia, neoshamanizm, gorodskoi shamanizm) [In Search of Spirituality and Health: New Religious Movements, Neoshamanism, Urban Shamanism]. Issledovaniia po prikladnoi i neotlozhnoi etnologii 207.

18. Kleman, D. 2019. Rol’ rastenii v rituale triasushcheisia palatki innu [The Role of the Plant in the Ritual of the Triassic Tent of the Innu]. Sibirskie istoricheskie issledovaniia 1: 64–89.

19. Kolosova, V.B. 2009. Leksika i simvolika slavianskoi narodnoi botaniki: etnolingvisticheskii aspect [Vocabulary and Symbolism of Slavic folk Botany: Ethnolinguistic Aspect]. Moscow: Indrik.

20. Kolosova, V.B. 2010. Slavianskaia etnobotanika: ocherk istorii [Slavic Ethnobotany: An Essay of History]. Acta Linguistica Petropolitana. Trudy Instituta lingvisticheskikh issledovanii RAN VI (1): 7–30.

21. Kolosova, V.B., and A.B. Ippolitova, eds. 2010. Etnobotanika: rasteniia v yazyke i kul’ture [Ethnobotany: Development in Language and Culture]. St. Petersburg: Nauka.

22. Lajçi, B. 2020. Etnologji: rite, doke e zakone shqiptare [Ethnology: Albanian Rituals, Ceremonies and Customs]. Prishtinë: Instituti Albanologjik.

23. Martynova, M.Y., and O.D. Fais-Leutskaia, eds. 2020. Vkus Evropy: antropologicheskoe issledovanie kul’tury pitaniia [Ethnobotany: The Development of Language and Culture]. Moscow: Kuchkovo pole.

24. Matusovskiy, A.A. 2019. Gor’kii maniok (Manihot esculenta Cranz) v kontekste tipologii kul’tur indigennykh grupp Amazonii i Orinokii [Bitter Manioc (Manihot esculenta Cranz) in the Context of the Typology of the Culture of the Indigenous Peoples of the Amazon and Orinoco Areas]. Sibirskie istoricheskie issledovaniia 1: 102–123.

25. Nunn, J.F. 1996. Ancient Egyptian Medicine. London: British Museum Press.

26. Pieroni, A., and C.L. Quave, eds. 2014. Ethnobotany and Biocultural Diversities in the Balkans. Perspectives on Sustainable Rural Development and Reconciliation. New York: Springer.

27. Riccò, I. 2019. Pluralismo terapeutico e medicina popolare: dalla segnatura alle medicine alternative [Therapeutic Pluralism and Folk Medicine: From Segnatura to Alternative Medicines]. Lares 3: 475–492.

28. Saki, K., et al. 2016. An Ethnobotanical Study of Medicinal Plants with Narcotic, Sedative and Analgesic Effects in West of Iran. Journal of Biological Regulators & Homeostatic Agents 30 (3): 807–810.

29. Saporetti, C. 2001. Testi da Tell Yelkhi del periodo Isin-Larsa – II [Texts from Tell Yelkhi of the Isin-Larsa – II Period]. Mesopotamia. Rivista di Archeologia, Epigrafia e Storia Orientale Antica XXXVI: 89–102.

30. Shnirelman, V.A. 2012. Russkoe rodnoverie: neoiazychestvo i natsionalizm v sovremennoi Rossii [Russian Rodnoverie: Neo-Paganism and Nationalism in Modern Russia]. Moscow: Bibleisko-bogoslovskii institut Sviatogo apostola Andreia.

31. Siniscalchi, V., and K. Harper. 2019. Food Values in Europe. London: Bloomsbury.

32. Staniukovich, M.V. 2010. “Syn betel’nogo orekha i lista betelia”: simvolika Areca catechu i Piper betle v fol’klore i traditsionnoi kul’ture ifugao i drugikh narodov Filippin [“The Son of a Betel Nut and a Betel Leaf”: The Symbolism of Areca Catechu and Piper Betle in the Folklore and Traditional Culture of Ifugao and Other Peoples of the Philippines]. Acta Linguistica Petropolitana. Trudy Instituta lingvisticheskikh issledovanii RAN VI (1): 306–340.

33. Staniukovich, M.V. 2015. Chernoe i beloe. Betel’, chernenie i podpilivanie zubov i kolonial’nye predrassudki [Black in White: Betel, Blackening and Filing of Teeth in the Colonial New Prejudices]. In Betel’, kava, kola, chat. Zhevatel’nye stimuliatory v rituale i mifologii narodov mira. Maklaevskii sbornik [Betel, Kava, Cola, Chat: Chewing Stimulants in the Ritual and Mythology of the Peoples of the World: Maklay Collection], edited by M.V. Staniukovich, 5: 243–264. St. Petersburg: MAE RAN.

34. Stepanova O.B. 2015. Galliutsinogeny rastitel’nogo proiskhozhdeniia, zhevanie, rot, sliuna i rech’ v traditsionnoi kul’ture sel’kupov [Hallucinogens of Plant Origin, Chewing, Mouth, Saliva and Speech in the Traditional Culture of the Selkups]. In Betel’, kava, kola, chat. Zhevatel’nye stimuliatory v rituale i mifologii narodov mira. Maklaevskii sbornik [Betel, Kava, Cola, Chat: Chewing Stimulants in the Ritual and Mythology of the Peoples of the World: Maklay Collection] edited by M.V. Staniukovich, 5: 205–221. St. Petersburg: MAE RAN.

35. Strmiska, M.F. 2005. Modern Paganism in World Cultures. In Modern Paganism in World Cultures: Comparative Perspectives, edited by M.F. Strmiska, 18–22. Santa Barbara: ABC-Clio.

36. Sudnik, E.M., and T.V. Tsivian. 1981. Mak v rastitel’nom kode osnovnogo mifa (Balto-Balcanica) [Poppy in the Plant Code of the Main Myth (Balto-Balkanika)]. In Balto-slavianskie issledovaniia 1980 [Balto-Slavic Studies 1980], edited by V.V. Ivanov, 300–317. Moscow: Nauka.

37. Toporov, V.N. 1977. Zametki o rastitel’nom kode osnovnogo mifa (perets, petrushka i t.p.) [Notes on the Plant Code of the Main Myth (Pepper, Parsley, etc.)]. In Balkanskii lingvisticheskii sbornik [The Balkan Linguistic Collection], edited by T.V. Tsivian, 196–207. Moscow: Nauka.

38. Toporov, V.N. 1979. K semantike mifologicheskikh predstavlenii o gribakh [On the Semantics of Mythological Ideas about Mushrooms]. In Balcanica: Lingvisticheskie issledovaniia [Balkanika: Linguistic Studies], edited by T.V. Tsivian, 234–279. Moscow: Nauka.

39. Tsivian, T.V. 1977. “Povest’ konopli”: k mifologicheskoi interpretatsii odnogo operatsionnogo teksta [The Tale of Cannabis”: To the Mythological Interpretation of One Operational Text]. In Slavianskoe i balkanskoe yazykoznanie. Karpato-vostochnoslavianskie paralleli. Struktura balkanskogo teksta [Slavic and Balkan Linguistics: Carpathian-East Slavic Parallels: Structure of the Balkan Text], edited by E.M. Sudnik and T.V. Tsivian, 305–317. Moscow: Nauka.

40. Unschuld, P.U. 1986. Medicine in China: A History of Pharmaceutics. Berkeley: University of California Press.

41. Vorobiev, D.V. 2019. Vvedenie k spetsial’noi teme nomera [Introduction to the Special Topic of the Issue]. Sibirskie istoricheskie issledovaniia 1: 48–63.

42. Vorobiev, D.V., ed. 2019. Etnobotanika: chelovek i mir flory na Amerikanskom kontinente [Ethnobotany: Man and the World of Flora on the American Continent]. Sibirskie istoricheskie issledovaniia 1: 48–123.

Comments

No posts found

Write a review
Translate