Везде
Растения в культуре: парадигма антропологии
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Растения в культуре: парадигма антропологии
Аннотация
Код статьи
S086954150017411-2-1
DOI
10.31857/S086954150017411-2
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Фаис-Леутская Оксана Давидовна 
ORCID: 0000-0002-2757-2434
Аффилиация: Институт этнологии и антропологии РАН
Адрес: Российская Федерация, Москва
Новик Александр Александрович
ORCID: 0000-0002-1123-1109
Аффилиация:
Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН
Санкт-Петербургский государственный университет
Адрес: Российская Федерация, Санкт-Петербург
Выпуск
№5
Страницы
5-16
Аннотация

В настоящей обзорной статье авторы анализируют в исторической ретроспективе (от древности до наших дней) полифункциональность растений в культуре народов разных регионов мира, прослеживают полисемантизм, символизм, знаковость и применение в пищевой, медицинской, сакрально-магической, потестарной сферах различных видов местной флоры. Значительное внимание уделяется степени изученности каждой из этих сфер и основным направлениям исследования растений (в том числе этноботанике, или фитоантропологии) в зарубежной и отечественной академических традициях. Статья является введением к тематическому блоку, включающему работы В.Б. Колосовой, К.А. Джернигана и О.С. Беличенко, А.А. Новика и М.В. Домосилецкой, О.Д. Фаис-Леутской, В.Н. Давыдова.

Ключевые слова
растения, этноботаника, фитоантропология, фитоалимургия, растительная пища, фитомедицина, биоресурсы
Источник финансирования
Материал публикуется в соответствии с планами НИР ИАЭ РАН и МАЭ РАН
Классификатор
Дата публикации
14.12.2021
Всего подписок
6
Всего просмотров
75
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf Скачать JATS
1 На третий день творения сказал Бог: “…да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле… И произвела земля зелень, траву… и дерево, приносящее плод” (Бытие. Гл. 1. Ст. 11–12). Так появились растения, сыгравшие важнейшую роль в судьбе человека: они стали пищей, средством врачевания, объектом верований и поклонений, элементом магических практик, символом власти. Более того, то, что на первый взгляд казалось древнейшей этноботанической традицией или реликтом уже утраченного канона архаичного травопользования, на поверку становилось вполне востребованным и жизнеспособным культурным элементом повседневности практически во всех регионах мира.
2 Первой, предположительно, зародилась пищевая функция растений. Палеолитическая революция обусловила переход человека к охоте, неолитическая привела к развитию земледелия (Бродель 1986: 120–121). В VII–VI тыс. до н.э. началась и доместикация флоры, появились культурные виды, в первую очередь злаки, хотя потребление человеком дикорастущих растений – начало процесса фитоалимургии – датируется значительно более ранними эпохами. Этот популярный сегодня термин был введен в научный оборот итальянским врачом и ботаником Дж. Тарджони Тоццетти, опубликовавшим в 1767 г. труд “О насущной необходимости в еде. Алимургия, или способ смягчить последствия неурожаев” (Targioni Tozzetti 1988 [1767]). Не менее распространен и его синоним – фуражирование (англ. foraging), заимствованный у зоологов и экологов и обозначающий поиск или добывание животными пищи. В наши дни потребление дикорастущих растений сохраняется как эксплуатация органичного алиментарного наследия в традиционных обществах или проявляется в кулинарно-гастрономических тенденциях постмодернизма; последнее – в качестве составляющей концепции здорового образа жизни и как дань алиментарной моде (Ballarini 2018). “Промоутеров” таких веяний сегодня много, например Р. Реджепи – датско-албанский шеф-повар и совладелец модного ресторана “Noma” в Копенгагене (Foraging… s.d.), который в русле переосмысления скандинавской пищевой традиции сделал ставку на лишайники, мхи, лесные травы, корни растений, древесные грибы (Zilber, Redzepi 2020: 12), или Р. Кофоед – датский шеф-повар и ресторатор (Haist 2020; Borghese 2020).
3 Триумфальное возвращение трав, злаков и плодов в рацион Старого и Нового Света в контексте слома былой устойчивой парадигмы алиментарных ценностей, в частности востребованности мяса и его производных (Мартынова, Фаис-Леутская 2020), обусловлено многими факторами. Свою роль сыграли СМИ и социальные сети, навязывающие обществу символы статуса (Элиас 2001; Dalby A., Dalby R. 2017) и идеалы образа/внешности, к которым должны стремиться все (!). Свою лепту в популяризацию “зеленой” пищи, ранее еды неимущих (ср.: Bourdieu 1979; Элиас 2001; Lajçi 2020), внесли и повышение благосостояния в глобальном масштабе, и интерес богатого общества к “культуре бедности”, отмеченный М. Монтанари (Montanari 1997: 196). Спрос на “растительную еду” продиктован в том числе стремлением к здоровому образу жизни (Pieroni, Quave 2014) – рост потребления калорийной пищи в богатых странах мира уже в середине ХХ в. привел к ухудшению здоровья населения; ожирение и нарушение обмена веществ обрели хронический характер. Призывы к соблюдению диеты и смене рациона не прошли даром: Homo herbivorus (человек травоядный) сегодня вытесняет Homo carnivorus-а (человека плотоядного); все более популярными становятся вегетарианство, сыроедение, веганство. Не случайно именно “зелень” либо ее производные все чаще признаются типичными продуктами и становятся официальными пищевыми маркерами регионов мира, растения или их производные постоянно пополняют список Нематериального культурного наследия ЮНЕСКО.
4 Но человек в своем новом увлечении проявил разборчивость. Дифференциация растительной пищи в зависимости от способов ее выращивания и средств, используемых при этом (удобрения, пестициды, ГМО), привела к появлению элитной органики и овощей/фруктов массового производства с применением “химии”. Потребители расслоились на тех, кто может позволить себе “штучный товар” – чистую продукцию, и тех, кто обречен на массовую. И хотя это разделение лишено былого радикализма (разница между репкой органической и подпитанной селитрой для большинства не столь велика, как, скажем, “пропасть” между свеклой и омаром), все же именно с ним связана широкая популярность практики локаворизма (продукция подлежит сбыту и потреблению в ареале ее производства), позволяющей получать информацию о том, кто и как применяет удобрения, хранит урожай, обрабатывает сырье (Smith, MacKinnon 2007: 21). И именно к “здоровому” растениеводству имеет отношение food activism – новые формы взаимодействия и организации производителей, в первую очередь в Европе (Siniscalchi, Harper 2019).
5 Завершая тему пищевой функции растений, отметим, что курс на “полезность” в рамках глобального мегатренда здоровья требует трезвой оценки. Пропаганда (при участии ученых, включая антропологов, историков, фольклористов) “опыта предков”, так наз. экологических продуктов, грамотного использования биоресурсов, бережного отношения к природе, приоритетности растительной пищи и щадящих способов готовки (JEE 2021) объективно нацелена на защиту здоровья человека и планеты. Однако этот модный тренд сегодня – еще и предмет спекуляций, на нем “греет руки” широкий круг лиц – от маркетологов, промоутеров, местных производителей до врачей и диетологов.
6 Обожествление и ритуализация растений весьма архаичны, хотя их культ оформился позже, чем культ животных. Исключительная важность диких и культурных видов флоры, особенно у земледельческих народов, обуславливала сакрализацию и мифологизацию всего контекста, в котором они выступают: от земли (их “материнского лона” и символа жизни в целом) до влияющих на вегетацию природных факторов (дождя, снега, ветра, солнца). Объектами поклонения становятся не только растения, но и их части – корни, листья, ветви, кора, цветы, плоды, семена (Топоров 1982: 369; Tirta 2004), – выступающие в роли амулетов, а также в качестве составляющих магических или сопровождающих заклинания действий (Cunnighan 1985; Lajçi 2020). Не случайно столь большое внимание месту растений в мифах уделяли Дж.Дж. Фрэзер (Фрэзер 1980), В.Я. Пропп (Пропп 2006), представители Московской этнолингвистической школы (Толстой 1995–2012).
7 Многие мировые религии зиждутся на реликтах древнейших культов, связанных с флорой. Так, в иудаизме фигурируют шиват а-миним (семь сакральных растений: пшеница, ячмень, виноград, инжир, гранат, маслины, финики) (Второзаконие. Гл. 8. Ст. 7–8). Растительными символами (Древо Жизни; Дерево Познания Добра и Зла; Неопалимая купина – горящий терновник, в котором ангел явился Моисею; лоза, смоковница, оливковые рощи Гефсиманского сада в Новом Завете; древо – палеохристианский символ Христа) изобилует Священное Писание. Коран именует “благословенными” пальму и оливковое дерево (Коран. Сура Ибрахим, 29-й аят; Сура Свет, 35-1 аят; Сура Верующие, 20-1 аят). Многие сакральные фитосимволы (базилик, фикус, бадьян, молочай) из древнейших растительных культов Южной и Юго-Восточной Азии перешли в джайнизм, буддизм, индуизм (Krishna, Amirthalingam 2014).
8 Актуальность научного анализа миссий растений в культуре, канонов их применимости, включая сакральную функцию, обусловлена как существованием традиционных общностей, сохраняющих свое органичное культурное наследие, верования и ритуалы, так и резким подъемом неоязычества (этнических религий), в различных формах которого фито- и дендрокульты занимают важнейшее место (Strmiska 2005: 18–22; Харитонова и др. 2008; Гайдуков 2016: 24–46). Идеологи этих движений позиционируют их как “возвращение к корням” и “путь к идентичности”, однако на практике речь порой идет об искажении аутентичности, фальсификации традиций, о спекуляциях на тему культурной преемственности и даже об оформлении экстремистских языческих ультраправых движений национал-патриотического и нацистского толка (Шнирельман 2012).
9 С древности многие растения – знаки власти. Так, лавр, священное растение Аполлона – символ потестарности и триумфа, а пальмовая ветвь у народов Азии, Магриба, Южной Европы – эмблема победы и торжества (“пальма первенства”). В европейской геральдике обрели известность: листья дуба – этот древнеримский знак власти был взят на вооружение Третьим рейхом; роза – королевская эмблема Англии, прославленная Войной Алой и Белой Роз (под знаком первой за корону боролись Ланкастеры, под знаком второй – Йорки) (Coss, Keen 2003: 28); лилия – символ власти басилевсов Византии, позже лилия “перешла” королям Франции (Золотницкий 1914; Холл 1996); чертополох, давший имя рыцарскому ордену и ставший национальной эмблемой Шотландии (Burnett, Dennis 1997: 19–20). Ветви акации, кипариса, кедра, початок кукурузы – элементы масонской символики (Мак-Налти 2011: 166, 170). Императорскую власть Японии олицетворяет желтая или оранжевая 16-лепестковая хризантема, ее изображение – официальный герб страны (Бенедикт 2004 [1946]), а в число “растительных” знаков самурайских родов входят листья и цветы мандарина, цветы груши и дыни, сосновые ветки и шишки, горечавка, магнолия, имбирь, листья абрикоса, гвоздика, плющ (Скраливецкий 2018).
10 Сложно точно указать, когда человек начал применять растения в медицинской практике. Термин фитотерапия был предложен французским врачом А. Леклерком на рубеже ХIХ–ХХ вв., а фармакогнозия как наука, изучающая фитолекарства, возникла в XIX в., однако применение растений в лечебных целях уходит корнями в глубочайшую древность. Так, раскопки на территории Ирака выявили доказательства лекарственного использования трав в Шумере уже в III тыс. до н.э. (Saporetti 2001). Папирус Эберса в Древнем Египте (1550 г. до н.э.) приводит рецепты 900 фитолекарств для лечения болезней желудочно-кишечного тракта, дыхательной, сердечно-сосудистой систем, нарушений слуха и зрения, инфекций и глистных инвазий (Nunn 1996). Травы занимают ключевое место в древнекитайской медицине; датой ее рождения считается 3216 г. до н.э., когда увидела свет “Бень Цао” (“Книга о травах”), составленная легендарным императором Шэнь-нунем – “царем лекарств” (Unschuld 1986). Этот труд и сегодня считают первоисточником всех когда-либо появлявшихся в Китае сочинений по фитомедицине (Bensky, Gamble 1993: 27), включая созданный в 1578 г. фармакологом Ли Ши-чжэнем свод фитолекарств традиционной медицины, содержащий 12 тыс. рецептов и описания 1874 видов трав (Ли Ши-чжэнь 2004). Аюрведа, традиционная система индийской народной медицины, и поныне использует около 800 растений, выращивают же лекарственные травы в Индии с III в. н.э. Авеста, собрание священных текстов зороастрийцев, описывает растения, применявшиеся в медицине Древнего Ирана (Bonjar 2004: 301–305).
11 Причудлива судьба европейской “травной медицины”. Ее основы были заложены еще в Античности. Так, труд Плиния Старшего “Естественная история” (Historia Naturalis) стал главным энциклопедическим сочинением древности. Отметим, что 17 из 37 книг “Естественной истории” посвящены именно растениям, их свойствам и лекарствам на растительном сырье (Plinio 1984–1985, 1986). Не менее значим и написанный в I в. н.э. греческим врачом Диоскоридом труд “Лекарственные вещества” (De Materia Medica) – содержавший сведения о 600 растениях Средиземноморья, сроках их сбора, пригодности в пищу и применимости в медицине, он считался вплоть до конца Средневековья наиболее авторитетным справочником по “травоведению” и фармакогнозии и в Европе, и на Востоке (Jones 1946: 21). После краха Западной Римской империи древние “травные” знания в Европе были преданы забвению, сохранились они лишь в Византии и вернулись в Европу (как и медицина вообще) на волне византийских захватов (Howard 1987: 29), но в основном на гребне мусульманской экспансии VIII в. – с арабами, возродившими и поднявшими на новый уровень теорию и практику врачевания (Jacquart, Micheau 1990).
12 Актуальность исследований традиций фитомедицины обусловлена тем, что она и сегодня вполне востребована, причем не только в контексте народной культуры, но и общечеловеческом контексте (JEE 2021). Многие пациенты, уверенные, что “натуральность” (“природность”) фитопрепаратов гарантирует безопасность и эффективность их применения, и сегодня больше доверяют им, нежели синтетическим лекарствам (“химии”). Так, в США, например, с 1993 по 2012 гг. рынок фитопрепаратов вырос в десять раз (Riccò 2019: 475). В последние годы традиции народного травничества не только были повсеместно реабилитированы официальной медициной, но и стали объектом научного изучения, а их элементы вошли с состав учебных курсов. Так, кафедра фитотерапии открыта на медицинском факультете РУДН; народная травная медицина преподается в медицинских вузах в Италии, в других странах Европы и Латинской Америки (Ibid.: 475–476). Свидетельством увеличения интереса к проблеме использования растений в медицине – и не только в целительстве традиционных сообществ, но и в лечебных практиках современных социумов – является динамика роста посвященных этой теме работ. Так, если в 2000 г. PubMed – база данных медико-биологических публикаций Национальной медицинской библиотеки США – содержала 1497 публикаций по фитотерапии, данные о 1891 исследовании по травной медицине и 26 206 – по фитопрепаратам (Formenti 2000: 62), то к 2018 г. их число выросло соответственно до 4070, 6120 и 39 819 (Riccò 2019: 489).
13 Рождение этноботаники как единого междисциплинарного научного поля связано с исследованиями в Новом Свете, с американской школой и в первую очередь с фигурой биолога Р.Э. Шултса – “отца” этого направления. Сегодня огромную лепту в развитие этноботаники вносят представители естественных наук – ученые из Азии, Африки, Латинской Америки (см., напр.: Naranjo 1983; Saki et al. 2016); кроме того, в процесс исследований активно включились антропологи.
14 Правда, попытки оценить вклад последних в освещение различных граней “бытия” растений в исторической ретроспективе обречены на провал – число антропологических исследований по этноботанике не поддается исчислению. Но, прежде чем мы остановимся на отечественных наработках в этой области, отметим, что, при существовании в стане антропологов различных толкований предмета исследований этноботаники (Гресь 2017), все же довлеет точка зрения, согласно которой этноботаника есть синоним фитоантропологии, а последняя изучает то, как сами носители традиции рационально и мифологически воспринимают растительный мир (Воробьев 2019а: 44). Однако нередки и блистательные примеры междисциплинарного подхода. Так, итальянский исследователь А. Пьерони в своих трудах анализирует растения с позиций антропологии, медицины и лингвистики (Pieroni, Quave 2014)1.
1. В 2008–2010 гг. А. Пьерони был президентом Международной ассоциации этнобиологов. На протяжении длительного времени А. Пьерони является главным редактором одного из главных тематических научных журналов Journal of Ethnobiology and Ethnomedicine.
15 Правда, попытки оценить вклад последних в освещение различных граней “бытия” растений в исторической ретроспективе обречены на провал – число антропологических исследований по этноботанике не поддается исчислению. Но, прежде чем мы остановимся на отечественных наработках в этой области, отметим, что, при существовании в стане антропологов различных толкований предмета исследований этноботаники (Гресь 2017), все же довлеет точка зрения, согласно которой этноботаника есть синоним фитоантропологии, а последняя изучает то, как сами носители традиции рационально и мифологически воспринимают растительный мир (Воробьев 2019а: 44). Однако нередки и блистательные примеры междисциплинарного подхода. Так, итальянский исследователь А. Пьерони в своих трудах анализирует растения с позиций антропологии, медицины и лингвистики (Pieroni, Quave 2014)1.
1. В 2008–2010 гг. А. Пьерони был президентом Международной ассоциации этнобиологов. На протяжении длительного времени А. Пьерони является главным редактором одного из главных тематических научных журналов Journal of Ethnobiology and Ethnomedicine.

Библиография

1. Агапкина Т.А. Деревья в традиционной культуре славян: проблема системного описания // Этнографическое обозрение. 2012. № 6. С. 29–43.

2. Агапкина Т.А. Символика деревьев в традиционной культуре славян: ива, верба, ракита (род Salix) // Славянский альманах. 2014. № 1–2. С. 283–302.

3. Агапкина Т.А. Символика деревьев в фольклоре и традиционной культуре славян: яблоня // Studia Litterarum. 2017. Т. 2. № 1. С. 284–305.

4. Агапкина Т.А. Деревья в славянской народной традиции: очерки. М.: Индрик, 2019.

5. Александренков Э.Г., Фольгадо А. Маниока и касабе // Этнографическое обозрение. 1993. № 5. С. 43–55.

6. Батьянова Е.П., Бронштейн М.М. Мухомор в быту, верованиях, обрядах, искусстве народов Севера // Сибирские исторические исследования. 2016. № 1. С. 46–58.

7. Воробьев Д.В. Введение к специальной теме номера // Сибирские исторические исследования. 2019а. № 1. C. 48–63.

8. Воробьев Д.В. (отв. ред. темы) Этноботаника: человек и мир флоры на Американском континенте // Сибирские исторические исследования. 2019б. № 1. С. 48–123.

9. Гайдуков А.В. Новое язычество, неоязычество, родноверие: проблема терминологии // Язычество в современной России: опыт междисциплинарного исследования / Ред. Р.В. Шиженский. Нижний Новгород: Мининский ун-тет, 2016. C. 24–46.

10. Гресь Р.А. Этноботаника: отечественная и зарубежная парадигмы, направления и перспективы развития // Научный альманах. Науки о земле. 2017. № 1–3 (27). С. 317–327.

11. Иванов В.В., Топоров В.Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы. М.: Наука, 1965.

12. Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. М.: Наука, 1974.

13. Клеман Д. Роль растений в ритуале трясущейся палатки инну // Сибирские исторические исследования. 2019. № 1. С. 64–89.

14. Колосова В.Б. Лексика и символика славянской народной ботаники: этнолингвистический аспект. М.: Индрик, 2009.

15. Колосова В.Б. Славянская этноботаника: очерк истории // Acta Linguistica Petropolitana. Труды Института лингвистических исследований РАН. Т. VI. Ч. 1 / Отв. ред. Н.Н. Казанский. СПб.: Наука, 2010. С. 7–30.

16. Колосова В.Б., Ипполитова А.Б. (отв. ред.) Этноботаника: растения в языке и культуре. СПб.: Наука, 2010.

17. Мартынова М.Ю., Фаис-Леутская О.Д. (отв. ред.) Вкус Европы: антропологическое исследование культуры питания. М.: Кучково поле, 2020.

18. Матусовский А.А. Горький маниок (Manihot esculenta Cranz) в контексте типологии культур индигенных групп Амазонии и Оринокии // Сибирские исторические исследования. 2019. № 1. С. 102–123.

19. Станюкович М.В. “Сын бетельного ореха и листа бетеля”: символика Areca catechu и Piper betle в фольклоре и традиционной культуре ифугао и других народов Филиппин // Acta Linguistica Petropolitana. Труды Института лингвистических исследований РАН. 2010. Т. VI. Ч. 1. С. 306–340.

20. Станюкович М.В. Черное и белое. Бетель, чернение и подпиливание зубов и колониальные предрассудки // Бетель, кава, кола, чат. Жевательные стимуляторы в ритуале и мифологии народов мира. Маклаевский сборник. Вып. 5 / Отв. ред, сост. М.В. Станюкович. СПб.: МАЭ РАН, 2015. С. 243–264.

21. Степанова О.Б. Галлюциногены растительного происхождения, жевание, рот, слюна и речь в традиционной культуре селькупов // Бетель, кава, кола, чат. Жевательные стимуляторы в ритуале и мифологии народов мира. Маклаевский сборник. СПб: МАЭ РАН, 2015. Вып. 5. С. 205–221.

22. Судник Е.М., Цивьян Т.В. Мак в растительном коде основного мифа (Balto-Balcanica) // Балто-славянские исследования 1980 / Отв. ред. Вяч.Вс. Иванов. М.: Наука, 1981. С. 300–317.

23. Топоров В.Н. Заметки о растительном коде основного мифа (перец, петрушка и т.п.) // Балканский лингвистический сборник / Отв. ред. Т.В. Цивьян. М.: Наука, 1977. С. 196–207.

24. Топоров В.Н. К семантике мифологических представлений о грибах // Balcanica: Лингвистические исследования / Отв. ред. Т.В. Цивьян. М.: Наука, 1979. С. 234–279.

25. Харитонова В.И., Ожиганова А.А., Купряшина Н.А. В поисках духовности и здоровья (новые религиозные движения, неошаманизм, городской шаманизм) // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. Вып. 207. М.: ИЭА РАН, 2008.

26. Цивьян Т.В. “Повесть конопли”: к мифологической интерпретации одного операционного текста // Славянское и балканское языкознание. Карпато-восточнославянские параллели. Структура балканского текста / Отв. ред. Е.М. Судник, Т.В. Цивьян. М.: Наука, 1977. С. 305–317.

27. Шнирельман В.А. Русское родноверие: неоязычество и национализм в современной России. М.: Библейско-богословский институт Святого апостола Андрея, 2012.

28. Bensky D., Gamble A. Chinese Herbal Medicine: Materia Medica Revised Edition. Seattle: Eastland Press, 1993.

29. Bonjar S. Evaluation of Antibacterial Properties of Some Medicinal Plants Used in Iran // Journal of Ethnopharmacology. 2004 (October). No. 94 (2–3). P. 301–305.

30. Bourdieu P. La distinction. Critique sociale du jugement. Paris: Éditions de Minuit, 1979.

31. Cunnighan S. Encyclopedia of Magiсal Herbs. Woodbury: Llewellyn Publications, 1985.

32. Dalby A., Dalby R. Gifts of the Gods: A History of Food in Greece. L.: Reaktion Books, 2017.

33. Howard M. Traditional Folk Remedies. L.: Century, Ebury Press, 1987.

34. Lajçi B. Etnologji: rite, doke e zakone shqiptare. Prishtinë: Instituti Albanologjik, 2020.

35. Nunn J.F. Ancient Egyptian medicine. L.: British Museum Press, 1996.

36. Pieroni A., Quave C.L. (eds.) Ethnobotany and Biocultural Diversities in the Balkans: Perspectives on Sustainable Rural Development and Reconciliation. N.Y.: Springer, 2014.

37. Riccò I. Pluralismo terapeutico e medicina popolare: dalla segnatura alle medicine alternative // Lares. 2019. N. 3. P. 475–492.

38. Saki K. et al. An Ethnobotanical Study of Medicinal Plants with Narcotic, Sedative and Analgesic Effects in West of Iran // Journal of Biological Regulators & Homeostatic Agents. 2016. Vol. 30 (3). P. 807–810.

39. Saporetti C. Testi da Tell Yelkhi del periodo Isin-Larsa – II // Mesopotamia. Rivista di Archeologia, Epigrafia e Storia Orientale Antica. 2001. Vol. XXXVI. P. 89–102.

40. Siniscalchi V., Harper K. Food Values in Europe. L.: Bloomsbury, 2019.

41. Strmiska M.F. Modern Paganism in World Cultures // Modern Paganism in World Cultures: Comparative Perspectives / Ed. M.F. Strmiska. Santa Barbara: ABC-Clio, 2005. P. 18–22.

42. Unschuld P.U. Medicine in China: A History of Pharmaceutics. Berkeley: University of California Press, 1986.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести