Везде
Вещный мир оленных орочонов Забайкалья начала ХХ в. в пространстве культуры
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Вещный мир оленных орочонов Забайкалья начала ХХ в. в пространстве культуры
Аннотация
Код статьи
S086954150016709-9-1
DOI
10.31857/S086954150016709-9
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Сем Татьяна Юрьевна 
ORCID: 0000-0003-3306-3481
Аффилиация: Российский этнографический музей
Адрес: Российская Федерация, Санкт-Петербург
Выпуск
№4
Страницы
192-209
Аннотация

В статье впервые рассматривается предметный мир оленных орочонов Забайкалья начала XX в., для этого в научный оборот вводится ранее неизвестный материал из коллекции Российского этнографического музея (РЭМ). Используются системный и герменевтический анализы. Исследование проводится на основе сопоставления вещей орочонов и предметного ряда других народов Центральной и Восточной Азии, близких по культуре групп эвенков и сообществ Нижнего Амура. В работе характеризуются особенности материального комплекса орочонов Забайкалья начала XX в., их традиционных занятий (охоты, оленеводства, рыболовства), одежды, орнамента и верований, прежде всего шаманства. Проводится сравнительный анализ предметов трех групп орочонов: нерчинской, тунгиро-олекминской и северобайкальской. Автор приходит к заключению, что формирование специфики вещного мира забайкальских оленных орочонов произошло в результате их адаптации к местной природе, образования хозяйственно-культурного типа и верований и под влиянием других народов.

Ключевые слова
вещный мир, этнокультурная специфика, традиционный этнографический комплекс, орочоны Забайкалья, коллекции Российского этнографического музея, Тунгусская экспедиция 1927–1928 гг.
Источник финансирования
Исследование проведено при финансовой поддержке следующих организаций и грантов: Российский фонд фундаментальных исследований [проект № 18-09-00537 А]
Классификатор
Дата публикации
28.09.2021
Всего подписок
6
Всего просмотров
80
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf Скачать JATS
1 В современной социальной и культурной антропологии значительное место занимает проблема материальности в культуре и обществе. Вещеведение является традиционной темой исследования в российской этнографии. В 2016 г. в журнале “Этнографическое обозрение” состоялось ее обсуждение. В настоящее время эта проблематика обусловлена онтологическим поворотом к материальности предметного мира в социологии и связана с концепцией Б. Латура, Дж. Ло, К. Кнорр-Цетин (Баранов 2016: 25; Соколовский 2016), которая предполагает отказ от антропоцентризма, устранение субъектно-объектных отношений, равенство метафизического статуса всех объектов, рассмотрение вещи как “активного феномена культуры”, герменевтический подход к ней (Соколовский 2016: 105). В контексте с этим представлением А.В. Головнев исследует предмет как живой одухотворенный феномен в пространстве мира, что наполняет собой “живой диалог человека с миром” (Головнев 1995: 197). Д.А. Баранов отмечает роль музеев как центров изучения материальности и обосновывает современные подходы к ней: исследование вещи как национально своеобразного артефакта, связанного с этнографичностью, этничностью, этнической атрибутированностью, анализ предметов в системе культуры, прочтение конструктивно-технологических и символических интерпретаций (Баранов 2016).
2 Осмысление рукотворной вещи как “своего” продукта, отличного от “чужого”, является одним из элементов этнокультурной специфики, проявляющихся в символах и ценностях. Материальные объекты представляют собой основу жизнедеятельности человека и культуры этноса и связаны с духовным пониманием мира. Хозяйственные, бытовые предметы, одежда, а также вещи сакральные, имеющие различный семиотический статус (Байбурин 1995: 82), характеризуют традиционный этнографический комплекс сообщества и формируют его этническое своеобразие во взаимодействии с другими группами.
3 Цель настоящей статьи – раскрыть этнические особенности традиционной культуры орочонов Забайкалья начала XX в., основываясь на вещах из коллекций Российского этнографического музея (далее РЭМ). Задачи данной работы: используя указанные материалы, отметить общую и локальную специфики традиционной культуры забайкальских орочонов, показать ее место в системе культуры эвенков, выявить этнокультурные связи различных групп эвенков.
4 Наиболее близкими из всех черт современной теории материальности автору настоящей статьи представляется герменевтический подход прочтения вещи как текста культуры, исследование ее в системе культуры, выявление смыслов и значений предметов, определение их функций и семиотического статуса.
5 Научная новизна статьи состоит в том, что впервые системно исследованы коллекции РЭМ по оленным группам орочонов Забайкалья начала ХХ в.
6 В статье по отношению к указанному сообществу применяются взаимосвязанные друг с другом понятия “этнокультурная специфика вещного мира” и “традиционный этнографический комплекс”. Этнокультурная специфика вещного мира народа определяется через анализ особых элементов его культуры, проявленных в наиболее характерных и широко бытующих предметах жизнедеятельности/жизнеобеспечения, соционормативной и познавательной активности. А традиционный этнографический комплекс предполагает характеристику этих этнически специфичных элементов в системе культуры.
7 Ранее вопросы вещеведения эвенков и орочонов рассматривались в нескольких работах на основе исследования коллекций Музея антропологии и этнографии РАН (далее МАЭ РАН) (Левин, Потапов 1956; 1961; Василевич 1969; 1976; Прокофьева 1971). В ряде современных трудов уделяется большое внимание анализу предметов, относящихся к быту и верованиям этих народов (Мазин 1992; 1984; Дьяченко, Ермолова 1994; Сирина 2012; Brandišauskas 2019). Культуру конных орочонов Забайкалья (мурченов, хамнеган) исследовали несколько ученых (Шубин 1973; Туголуков 1975; Уварова 2005; Поворознюк 2011). Академическими сотрудниками был внесен значительный вклад в анализ предметного мира эвенков и орочонов, однако по забайкальским оленным орочонам материал был использован незначительно. Это делает изучение вещей этой группы забайкальских орочонов актуальным.
8 В РЭМ хранятся семь уникальных коллекций по оленным орочонам Забайкалья трех локальных групп – нерчинской, северобайкальской и тунгиро-олекминской. Это пять коллекций по орочонам р. Нерчи из собрания А.А. Макаренко (1913 г.) (РЭМ: Кол. 5093, 6761) и его корреспондентов Г.Н. Леонтьева (1911 г.) (РЭМ: Кол. 2651) и Д.М. Головачева (1909–1910 гг.) (РЭМ: Кол. 1922, 1923), а также две коллекции Тунгусской экспедиции 1927–1928 гг. (РЭМ: Кол. 8761, 8762), приобретенные известным московским этнографом, сотрудником Музея народов СССР М.Г. Левиным. Эти вещи были собраны у трех родов северобайкальских эвенков – Киндигирского (п. Душкачаны), Чильчагирского (Верхняя Ангара, местность Ашинкан, р. Арбикля и с. Иркона) и Шамагирского (устье р. Томпы). По третьей группе орочонов – с р. Тунгира и вершины Олекмы– в РЭМ хранится коллекция Д.М. Головачева (РЭМ: Кол. 1922). Общее число исследуемых предметов – 526, из них 79 входят в коллекцию 1922, 10 – в коллекцию 2651, 81 – в коллекцию 1923, 242 – в коллекцию 5093, 96 – в коллекции М.Г. Левина (8761, 8762). Эти материалы до сих пор не были введены в научный оборот, поэтому их анализ представляет особую ценность.
9 Орочоны, согласно российской этнографической науке, относятся к территориальной группе эвенков Забайкалья, Верхнего Амура и Большого и Малого Хинганов Маньчжурии. С.М. Широкогоров, побывавший в Забайкалье в 1912–1913 гг., считал, что они говорят на нерчинском и баунтовском говорах (Широкогоров, Широкогорова 1914: 144). По данным Г.М. Василевич, язык орочонов относится к диалектам верхнеалданско-зейско-амурской группы (Василевич 1956: 702). Китайские ученые различают орочонов и эвенков как самостоятельные народы наряду с солонами (Цу Пу Шу 1956: 1). Согласно исследованию А.С. Шубина, эвенки Забайкалья состоят из нескольких групп: баргузинской, армакской, нерчинской конной, северобайкальской, баунтовской и витимо-тунгиро-олекминской (Шубин 1973). Нерчинской группой конных эвенков специально занималась Т.Б. Уварова (Уварова 2005). В собрании РЭМ, как уже отмечалось, имеются коллекции по оленным группам нерчинских, северобайкальских и тунгиро-олекминских орочонов.
10 В отношении этнонима орочоны существует несколько точек зрения. Согласно наиболее ранней, востоковедческой, он восходит к маньчжурскому названию эвенков – ороньчо (или урун-чунь) – оленные (Захаров 1875: 132; Патканов 1906: 2). К орочонам Маньчжурии причисляли также манегров (кумарченов) и бираров (Цу Пу Шу 1956: 1). При описании народов Амурской обл. Р.К. Маак различает собственно орочонов, манегров и бираров (Маак 1859). Название манегры происходит от наименования территориальной группы эвенков рода Манягир (Василевич 1969: 10). Г.М. Василевич считала, что этноним орочоны, известный с XVII в., происходит от названия местности Оро в верховьях Амура (Василевич 1963: 71–73; 1969: 11–12). Н.В. Ермолова и В.И. Дьяченко отмечали, что “возникнув как маньчжурское обозначение оленного населения, название орочены не имело вначале этнического значения . Но со временем… термин приобрел и этническое значение” (Дьяченко, Ермолова 1994: 18). Данный этноним широко распространен среди эвенков и эвенов (Сирина 2012: 43–48), но также присутствует в русскоязычной лексике для обозначения уильта Сахалина (Миссонова 2006: 55–61).
11 Являясь в XVII в. оленеводами, позднее часть орочонов – манегров и нерчинских степных племен – перешла на коневодство под влиянием дауров, бурят и монголов. Степные нерчинские орочоны жили в Баргузинском и Курумканском районах Бурятии и именовали себя мурченами (конными эвенками). Соседи-буряты дали им название хамниган (Сирина 2012: 48).
12 В мае 1858 г., согласно Айгуньскому российско-китайскому договору, территория по левому берегу Амура от р. Аргуни до его устья отошла России, Приамурский край был разделен на две области: Амурскую и Приморскую. Уже через десять лет на территории Амура вследствие переселенческой политики проживало 18 642 русских (Кабузан 1973: 47, 63–66, 78), и в зоне контактов стало наблюдаться русское влияние на коренные народы.
13 По данным переписи 1897 г., на землях Байкала и Верхнего Амура числилось 1629 орочонов, из них – 677 амурских и 952 забайкальских (Патканов 1906: 12, 14). Три группы эвенков-орочонов (нерчинских, витимо-олекминских и северобайкальских; всего, по М.Г. Левину, 800 человек), коллекции которых хранятся в РЭМ, являлись потомками поздних мигрантов из северных районов верховий Амура и Лены, соседствовавших с некоторыми местными родами – Киндигиров, Чильчагиров и Шамагиров. Небольшая часть манегров (160 человек) (Там же: 157), судя по коллекциям, приобретенным в 1910 г. для РЭМ Д.К. Соловьевым, продолжала обитать на территории р. Зеи (Сем 1986), основная же их масса перешла в Китай на р. Кумару, где стала известна под именем кумарчены. Бирары также переселились в Маньчжурию – это ясно из того, что они считались китайскими подданными (Маак 1859: 312–315; Патканов 1906: 155–164; Сирина 2012: 51; Широкогоров 2017: 217–224).
14 Материалы коллекций РЭМ по трем обозначенным группам орочонов свидетельствуют, что в конце XIX – начале XX в. на территории Забайкалья наряду со степными нерчинскими коневодами проживали также таежные оленные группы. Это подтверждается и экспедиционными данными С.М. Широкогорова, который был у этих групп в 1912–1913 гг. (Широкогоров, Широкогорова 1914: 133–134) и переписал местные орочонские роды (Широкогоров 2017: 215–217).
15 В настоящей статье классифицированы вещи из коллекций РЭМ, связанные с главными занятиями, бытом и верованиями забайкальских оленных орочонов.
16 Предметы охоты, оленеводства, рыболовства. Культурная специфика орочонов основана прежде всего на особенностях их природной среды обитания в горной тайге и хозяйственно-культурного типа охотников-оленеводов тайги, а также на традиционном мировоззрении и ритуалах (Shirokogoroff 1935; Ермолова 1999: 45–60; Сирина 2012). А. Лаврилье и С. Габышев, описывая арктические системы знаний коренных народов, отмечали: “Кочевники имеют большие возможности развития и трансляции своих знаний”. И, по словам дочери эвенкийского шамана, они являются “профессорами в знании естественной среды и способности в ней существовать” (Lavrillier, Gabyshev 2017: 17).
17 В конце XIX – начале XX в. эвенки-орочоны, согласно Уставу об управлении инородцами 1822 г., были отнесены к бродячим группам населения Сибири (Левин, Потапов 1956: 706). Они вели образ жизни таежных охотников-оленеводов, что соответствовало общетунгусской традиции, но при этом для транспорта держали лошадей и оленей, рыболовство также имело для них важное, в том числе и товарное значение, а собирательство было развито в основном для нужд семьи.
18 Охота. Главную роль в комплексном хозяйстве всех групп эвенков играла охота на крупного мясного зверя – изюбря, оленя, козулю, кабаргу, – а также на медведя, пушных зверей и птиц. Специальные орудия позволяли им добывать зверя в тайге активным (с помощью ружья, копья, пальмы, лука) и пассивным (с помощью ловушки, плашки) способами.
19 Судя по коллекциям РЭМ, в начале ХХ в. забайкальские орочоны использовали для охоты простые луки (РЭМ: Кол. 1922-70, 8761-8558) со стрелами, самострелы (РЭМ: Кол. 1922-72а-д; 6761-1-4), пальмы – однолезвиевые ножи на длинной ручке (РЭМ: Кол. 1922-25аб; 5093-2аб), копья (РЭМ: Кол. 5093-3) и охотничьи ножи (РЭМ: Кол. 5093-4аб, 54аб), типичные для всех групп эвенков. Применяли также капканы, черканы и плашки – ловушки давящего типа (РЭМ: Кол. 8761-8559, 1992-71ав), которые заимствовали у русских. В конце XIX – начале ХХ в. орочоны активно пользовались огнестрельным оружием типа кремневых ружей (РЭМ: Кол. 1922-69/4), их покупали у китайских купцов. Кроме того, у русских торговцев на многочисленных забайкальских ярмарках они приобретали винтовки со свинцовыми пулями (РЭМ: Кол. 5093-230аб, 231/2) (Сем 2015).
20 Луки у орочонов Тунгира и Олекмы и Северного Прибайкалья сохранялись еще в 10–20-х гг. ХХ в. Например, бэркан (бэр, бэркан – общетунгусские названия) орочонов Шамагирского рода из устья р. Томпы, привезенный М.Г. Левиным из Тунгусской экспедиции 1927–1928 гг., представлял собой простую конструкцию из изогнутой дугой палки длиной 1 м 10 см и тетивы, обкладок для ее закрепления не было (РЭМ: Кол. 8761-8558). Подобный лук был и у тунгиро-олекминских орочонов (РЭМ: Кол. 1922-70). Аналогичное оружие было известно амурским орочонам и народам Нижнего Амура (нанайцам, ульчам, орочам, удэгейцам, нивхам) и, вероятно, являлось общим для тунгусо-маньчжуров (Мазин 1992: 82; Левин, Потапов 1956: 793; Смоляк 1984: 88–89). Амурские орочоны обклеивали лук берестой и с внутренней стороны прокладывали сухожильную струну (Дьяченко, Ермолова 1994: 43). У этих луков, в отличие от забайкальских, имелись специальные фигурные выемки для закрепления тетивы (Мазин 1992: 82).
21 Основываясь на материалах XVII–XVIII вв. и иллюстрациях И. Идеса, можно сделать вывод, что у эвенкийских охотников Ангары имелся большой сложносоставный лук длиной около 2 м (Идес, Брандт 1964: 124; Георги 2005: илл.). Такого же типа оружие с обкладками из кости и бересты было известно эвенкам Енисея в конце XIX – начале XX в. и охотским эвенкам, вторые также использовали для него накладки из китового уса (РЭМ: Кол. 974-4, 2601-1, 1217-15). Г.М. Василевич отмечала наличие сложносоставного большого лука бэр (или нонга) и у забайкальских эвенков в XIX в. (Василевич 1969: 62–63). У монголоязычных народов тоже бытовал сложносоставный двояковогнутый большой лук с обкладками берестой, подобный тем, что использовались ангарскими, енисейскими и забайкальскими эвенками (Ермолов 1987: 151–152). Известно, что эвенки продавали такое оружие народам Амура. Сложносоставный лук отличался повышенной дальнобойностью и был очень удобен для охоты на гольцах на открытой местности, где проживали восточные эвенки. В коллекциях его нет – эту вещь сложно приобрести ввиду ее большой ценности.
22 Наряду с луками нерчинские и тунгиро-олекминские орочоны применяли в начале ХХ в. самострелы и именовали их бэркэнами, северобайкальские и баунтовские орочоны использовали для них другое название – аланга (Василевич 1969: 64). В коллекциях РЭМ есть самострелы для охоты на оленей, изюбров, дикую козу, кабаргу и пушного зверя (соболя, лисицу, выдру) (РЭМ: Кол. 1922-72, 6761-1-4), привезенные от нерчинских орочонов. Длина этих луков составляет от 77 до 127 см. Самострелы использовали разные народы Сибири, в том числе Амура. С их помощью было удобно убивать зверя на небольшом расстоянии вне присутствия охотника, особенно на гольцах.
23 Большую роль среди орудий охоты у забайкальских орочонов р. Нерчи и Тунгира и Олекмы играла пальма уткон – однолезвиевый массивный нож (длина 29–45 см) на деревянной ручке, оклеенной берестой (длина 60–74 см) (РЭМ: Кол. 1922-25, 5093-2аб). Кроме того, орочоны для охоты на дикого оленя и медведя использовали копье гида с двусторонним лезвием (длина 15,5 см) (РЭМ: Кол. 5093-3). Пальма и копье были характерны для охотничьего снаряжения эвенков всех групп.
24 Во время гона диких оленей орочоны Забайкалья и Северного Байкала широко применяли различные манки оревун (или амака) (нерч.): витые из бересты трубы или деревянные трубы, состоящие из двух половинок (длина 37–49 см), они брали для охоты на изюбря, лося, оленя (РЭМ: Кол. 5093-6, 7; 8761-8560), пикульки пичаун из скрученной бересты – для охоты на кабаргу (РЭМ: Кол. 5093-229). Аналогичные манки были распространены у зейских и маньчжурских манегров. Использование таких труб было особенностью охоты на парнокопытных у восточных эвенков (Сем 1986: 96).
25 Снаряжение орочонов Тунгира и Олекмы, Севера Забайкалья и Большого Хингана обычно включало понягу – заспинное приспособление для ношения груза (РЭМ: Кол. 8761-8566; 1922-63авс). На одной из поняг, принадлежавшей охотнику их рода Киндигиров п. Душкачаны, изображен крест как оберег от злых духов и украшение (РЭМ: Кол. 8761-8566). В коллекциях РЭМ содержатся несколько поясных охотничьих ножей. Обычно они изготавливались из железа, имели широкое лезвие в форме угольника с односторонней заточкой, деревянную ручку (длина 30 см) и кожаные или берестяные ножны (РЭМ: Кол. 8761-8561, 1922-9, 5093-4аб, 5аб, 49, 1аб). Зимой охотник, уходя в тайгу, надевал для передвижения камысные лыжи кинна (или уледжи) (длина 148 см, ширина 23 см) (РЭМ: Кол. 1922-26) и охотничьи очки из дерева с узкими прорезями, предохраняющие от блеска снега (РЭМ: Кол. 8761-8562).
26 Часть названий предметов для охоты в древности пришла в эвенкийский из монгольского языка (нэмкӣ – лук, стрелять из лука; тōл, тэлэ – пояс для привязывания голенища меховой обуви; хурка – петля, силок для ловли птиц и пр.), есть заимствования и из других языков (Чимитдоржиева 2012: 51–56, 80, 98).
27 Таким образом, в приемах и орудиях охоты орочонов имелись древние общетунгусские элементы и восточнотунгусские особенности (самострелы, трубы оревун). Также были представлены отдельные нижнеамурские (простой лук) и общие с восточноазиатскими (сложносоставный лук) компоненты.
28 Пушнина шла на уплату ясака и для обмена в торговле. “Дважды в год к концу декабря и к середине июля тунгусы выходили на ярмарки” (Сирина 2012: 218). В Забайкалье и Южной Якутии было большое количество ярмарок (Миссонова 2018: 109–127). Эвенки торговали с русскими и якутскими купцами, бирары, манегры и орочоны – не только с ними, но также с китайцами. Орочоны, как и остальные эвенки, продавали пушнину и шкуры парнокопытных (белку, козулю, лисицу, оленя, кабаргу, соболя, выдру), сушеное мясо медведя и изюбря, кабаржиную струю, которая ценилась в китайской медицине, одежду. В свою очередь покупали порох, ружья, муку, хлеб, сало, коровье масло, табак, спички, соль, сахар, чай, водку, крупы, ткани, железо, железную посуду, металлические украшения, бронзовые китайские зеркала (Сем 2015). Существовала и государственная политика снабжения товарами тунгусов в счет аренды рек. А.А. Сирина и В.Н. Давыдов приводят конкретные данные по торговле шемагиров (Сирина, Давыдов 2017).
29 Оленеводство. Говоря о жизни эвенков, А.А. Сирина отмечает, что “оленеводство, как и охота, имеет важнейшее значение для поддержания идентичности людей и их социальной мобильности, проявления лучших качеств личности” (Сирина 2012: 239).
30 Для забайкальских орочонов было характерно вьючно-верховое (транспортное) оленеводство (Василевич 1969: 72–86; Мазин 1992: 70). Причем они и охотились верхом на оленях (Туголуков 1969: 2). Г.М. Василевич сообщала о двух типах оленеводства у эвенков – эвенкийском и орочонском. Западный, эвенкийский, тип предполагал наличие небольшого стада, использование оленей под вьюком, кочевание пешком – не было верхового седла. При восточном, орочонском, типе стадо было более многочисленным, оленей держали и для перевозки грузов, и для охоты верхом, кочевали с оленями (Василевич 1969: 75–77). Из забайкальских орочонов первый тип был у северобайкальских эвенков, а второй – у тунгирских и нерчинских.
31 Предметы, связанные с уходом за оленями, свидетельствуют о том, что оленеводство было приоритетной областью в жизни орочонов. Согласно полевым материалам автора, зафиксировавшим частоту использования образа оленя, и по мнению самих эвенков в п. Иенгра и п. Харьялах, образ оленя является символом их культуры. Он нашел отражение в мифологии, верованиях, в том числе шаманизме, традиционном и современном искусстве (ковриках, панно). Уходом за животными в основном занимались мужчины, что являлось особенностью орочонского типа оленеводства (Василевич 1964: 5). “Естественный гористый рельеф местности использовался для целей выпаса” (Сирина 2012: 224; Давыдов 2014). У северобайкальских орочонов, как сообщал М.Г. Левин, летом олени вообще далеко не забредали в тайгу, а зимой ходили с подвязанными на шею колокольцами или с деревянным ботало и путами на ногах, чтобы легче было их найти (Левин 1936: 73). Деревянное ботало модон-мукон с костяным язычком (длина 31,5 см) и путы на ногу олененка путца (длина 31 см) привез в музей собиратель от киндигиров (РЭМ: Кол. 8761-8564).
32 Рога подпиливали в августе, перед периодом спаривания оленей, с помощью специальной пилочки в виде рамы с железной зубчатой пластиной. На такой пилочке киндигиров Северного Забайкалья имеется изображение оленя (РЭМ: Кол. 8761-8565). Основной древний способ кастрации оленей у эвенков – перекусывание тестикулы, но у забайкальских орочонов был известен способ перерезания мошонки ножом по скотоводческому принципу народов Центральной Азии (Василевич 1969: 72; Сирина 2012: 228). От нерчинских орочонов А.А. Макаренко привез ножичек котокам (диаметр клинка 3,7 см) с костяной ручкой (длина 6,5 см) в каменных ножнах (РЭМ: Кол. 5093-12аб), применявшийся для этих целей. В коллекции, полученной от западных эвенков, таких ножичков нет. Как отмечал С.М. Широкогоров, кастрация при помощи ножа была введена позже кастрации перекусыванием семенников, но первый способ признается лучшим (Широкогоров 2017: 73). При уходе за оленями эвенки устраивали дымокуры и теневые навесы, сооружали изгороди и загоны (Дьяченко, Ермолова 1994: 50; Сирина 2012: 221–231).
33 Для приручения животных использовали недоуздки уши (или ухш) (нерч.) саянского типа в виде длинного сыромятного ремня с большой петлей, которая надевалась на морду животного над глазами; два ремешка инмар завязывались сзади за рогами у шеи (Вайнштейн 1971: 41). Подобный недоуздок был привезен М.Г. Левиным от северобайкальских орочонов из Тунгусской экспедиции 1927–1928 гг. (РЭМ: Кол. 8761-8563), а А.А. Макаренко и Д.М. Головачевым – от нерчинских орочонов. У щек оленя на узду подвешивали тройные жгутики из ткани и меха, под бородой – кисть из шерсти, служившую оберегом (РЭМ: Кол. 5093-76; 1922-66).
34 Во время отела женщины забайкальских и амурских орочонов, как и енисейских эвенков, доили важенок и подавали молоко в подойниках ачачан в виде круглой чаши из бересты с деревянным ободком (диаметр 15,5 см) (РЭМ: Кол. 5093-11) к чаю и с ягодами. Для подманивания оленей использовались специальные мешочки с солью из ровдуги трапецевидной формы, украшенные цветными полосами ткани и подвесками из челюстей с зубами и копытами олененка (длина 14 см, ширина 9 см) (РЭМ: Кол. 5093-13).
35 Оленные средства для прикрепления вьюка, езды верхом и на нартах свидетельствуют об активном образе жизни эвенков-орочонов в тайге, связанном с быстрым передвижением на большие расстояния. Для обучения молодых орочонов, перевозки грузов и езды верхом использовали различного типа оленьи седла, которые надевали животному на лопатки и закрепляли подпружным ремнем.
36 Судя по коллекциям РЭМ, верховые седла нэмэ (или лачеко) (сев. байк.), лочако (нерч.), отыгон (нерч.) (5093-82, 83) орочонов Яблоневого и Станового хребта имели костяные луки, закрепленные в две обшитые меховыми мешками деревянные полочки, и костяную пластину гильбаун для привязывания узды следующего оленя в караване (РЭМ: Кол. 1922-22 (длина седла 36 см, ширина 26 см), 1922-68 (длина седла 42 см, ширина между луками 35 см, высота 19,5 см), 8761-8595 (пластина)). Лука и пластина байкальских орочонов украшены геометрическим орнаментом в виде полос, дуг, зигзагов, ромбов, который отличается от орнамента амурских и маньчжурских орочонов, сочетавших криволинейный и геометрический узоры.
37 Вьючные седла орочонов не снабжались меховыми подушками и были двух типов. Даннэ представляли собой две деревянные полки, скрепленные вместе ремешками по центру; эмэгэн имели высокие и широкие луки из дерева или кости, которые чернились и украшались геометрическим или криволинейным орнаментами (РЭМ: Кол. 1922-22; 8761-8595; 5093-73, 74, 81; 8761-8593, 8594). Интересно отметить, что подобный тип оформления луки – с чернением и полосовым либо криволинейным орнаментом – встречался также у оленекских эвенков и уильта Сахалина (ПМА 1986; ПМА 1988).
38 По мнению Г.М. Василевич, вьючное седло орочонов эмэгэн происходит от монгольского верхового седла эмээл и заимствовано от коневодов (Василевич 1969: 78; 1976: 107). На основе коневодческой терминологии в оленеводстве тунгусов Г.М. Василевич и М.Г. Левин делают вывод о формировании тунгусского оленеводства под влиянием монгольского коневодства (Василевич, Левин 1951: 85). А.И. Мазин же считает, что орочоны знали верховую езду на олене еще до знакомства с коневодами, использовали узду и подпругу, вьючно-верховое седло даннэ, которое позднее превратилось во вьючное (Мазин 1992: 117–118). Согласно исследованию С.И. Вайнштейна, ленчики тунгусских седел были идентичны ленчикам наиболее древнего саянского вьючного седла. То, что тунгусы обшивали седла, связано, по его мнению, с традицией коневодов пазырыкского времени. Влиянием же коневодов-монголов объяснить происхождение седел тунгусов нельзя в виду различия конструкций. Перенесение названия конского седла монголов на вьючное тунгусов-оленеводов он объясняет использованием конского седла прибайкальскими тунгусами (Вайнштейн 1971: 28–29, 44).
39 В оленеводстве эвенков важную роль играл посох для балансирования при езде верхом на олене. Посох имел не только утилитарное, но сакральное значение. А.А. Сирина считает, что его использовали во время передвижения по тайге, а также в качестве погребального инвентаря – для трудных переходов души (Сирина 2012: 231). Согласно нашим полевым материалам, на верхней части посоха, который изготавливался из железа и даже серебра, иногда имелось украшение в виде трех концентрических кружков, символизирующих три солнца трех миров вселенной. Таким образом, наконечник посоха олицетворял собой космос и, вероятно, ассоциировался с древом трех миров (ПМА 1988; ПМА 1994).
40 На вьючные седла помещали две скрепленные между собой переметные сумы инмок (общеэвенк.) или гуча рукк потка, туреучка (нерч.). Эти сумы служили для перевозки муки. Их делали в виде берестяных коробов трапецевидной формы и обтягивали ровдужными или камусными покрышками и украшали цветными полосами ткани и ровдужными кисточками с бусинами (РЭМ: Кол. 8762-19231, 19234; 5093-84аб). М.Г. Левин отмечал, что северобайкальские эвенки между переметными сумами крепили женские сумки муручун круглой или восьмеркообразной формы (РЭМ: Кол. 8762-19235, 19236). Детей перевозили в колыбелях тунгусского типа мама бо (РЭМ: Кол. 8761-8596; 1922-28, 29): ее привязывали с одной стороны, с другой для баланса груза вешали переметную суму (Левин 1936: 73).
41 Рыболовство. В хозяйстве забайкальских и северобайкальских эвенков-орочонов в конце XIX – начале XX в. рыболовство было сезонным и играло важную роль наряду с охотой и оленеводством, что является этнокультурной особенностью этой группы эвенков. У шамагиров Северного Байкала и Амурского региона рыболовство имело первостепенное значение (Сирина 2012: 239).
42 В коллекциях РЭМ есть только два предмета, связанные с рыболовством забайкальских орочонов. Это приобретенные у нерчинских орочонов приспособление для плетения сетей в виде фигурно вырезанной доски продолговатой формы (длина 66 см, ширина 9 см) (РЭМ: Кол. 6761-18) и лески на крючковой основе (РЭМ: Кол. 5093-133/2). Северобайкальские орочоны Чильчагирского рода из п. Ченча, судя по коллекциям М.Г. Левина, для ловли применяли рыбку-приманку, которую изготавливали из дерева и оббивали свинцовыми пластинками, к ней привязывали красного цвета тряпку (РЭМ: Кол. 8761-8567аб). Интересно, что неолитическое население Байкала также использовало костяные рыбки-приманки (Окладников 1950). Основные же орудия рыболовства, характерные для всех эвенков и орочонов и также народов Амура, – трезубец кирамки, острога элгу, гарпун дэбгэ (Василевич 1969: 80–82; Сирина 2012: 239) – не были привезены собирателями, что, вероятно, говорит об их важности в хозяйстве.
43 Одежда. Одежда в культуре народов играет защитную, эстетическую, символическую роли (Калашникова 2000: 4–5). Она отражает этническое мировидение и представление о теле человека. Основные особенности тунгусского кафтана и обуви были рассмотрены Г.М. Василевич в специальных статьях на основе вещей, собранных у западных и восточных групп, но по костюму забайкальских оленных орочонов материала опубликовано очень мало (Василевич 1958: 122–178; 1963: 3–64). Анализ коллекций РЭМ восполняет этот пробел.
44 Наряду с традиционным типом одежды в начале ХХ в. у орочонов Забайкалья имелась одежда, сделанная под русским влиянием, например, рубахи из бумазеи с прямым коротким разрезом на груди (РЭМ: Кол. 5093-107). Покрой традиционного костюма нерчинских орочонов относился к смешанному тунгусо-тюркскому типу. Он был распашным, с нагрудником, как у тунгусов, или без него, но имел прямую спинку и сборки по бокам, как у тюрков Саяно-Алтая.
45 К концу XIX – началу ХХ в. фасон традиционной женской одежды у эвенков сохранился лучше, чем мужской. Женский верхний летний кафтан (дошка) торганды нерчинских орочонов шился из ровдуги, иногда окрашенной ольхой в оранжевый цвет, или из хлопчатобумажной ткани, купленной у русских купцов и имитирующей ровдугу. Он был распашным, длиной до колен, с прямыми расширенными книзу спинкой и полочками, сборками по бокам, широкими сужающимися к запястью рукавами и отложным воротником. Подол, полы и воротник одного кафтана из коллекции РЭМ обшит каймами из красного кумача и синей дабы, другого – черной полосой (РЭМ: Кол. 5093-90, 1922-1). Покрой отличался от собственно тунгусского, с двумя клиньями внизу, вероятно, сборки их заменяют, прямая спинка указывает на тюркское влияние. У женщин Чильчагирского рода северобайкальских орочонов фасон летнего кафтана был таким же, как у женщин нерчинской группы (РЭМ: Фотокол. 18303/2).
46 Зимой последние носили одежду дошка из оленьего меха шерстью внутрь аналогичного покроя. На дошке из коллекции РЭМ имеются белые металлические пуговицы – по десять на каждой полочке; борта обшиты каймами из синей дабы с красным ободком (РЭМ: Кол. 5093-89) – это общий декор с кафтанами енисейских подкаменно-тунгусских эвенков. Интересно отметить, что подобного типа одежда, с боковыми сборками вместо клиньев, имеет некоторое сходство с нарядом долган и является тюркским элементом у ороков Сахалина, появившимся под влиянием эвенков. У северобайкальских орочонов зимой и мужчины, и женщины носили приталенные меховые шубы купо. Нагрудники надевали только старухи (Архив РЭМ 1: Ф. 5. Оп. 4. Д. 282. Кол. 27. КП 36474).
47 В коллекции А.А. Макаренко, привезенной от нерчинских орочонов, имеется комплект одежды девушки, сохранивший архаичный тунгусский тип составной одежды. Он включает верхний распашной кафтан дошку с приталенной спинкой и двумя складками по бокам, нагрудник-передник с красной вставкой на груди в виде лапы птицы гагары, тканевую рубаху русского покроя, ровдужные штаны, наколенники арамус, сапоговидную ровдужную обувь, а также повязку на голову (РЭМ: Кол. 5093-88ан). Сейчас нагрудник в празднично-обрядовой одежде городских эвенков редуцирован до воротника-украшения, который считается знаком принадлежности к эвенкийскому сообществу.
48 Мужская одежда купо орочонов Забайкалья из меха козули или диких коз имела типично тюркский покрой и отличалась от женской. Так, на реках Каренги и Нерчи ее шили в виде распашного кафтана длиной немного ниже колен с легким запахом справа налево, слегка расширяющимися книзу полочками и прямой спинкой (РЭМ: Кол. 1922-7, 5093-91). Летом мужчины забайкальских орочонов в конце XIX – начале ХХ в. носили рубахи-косоворотки и брюки из ткани, купленные у русских купцов (РЭМ: Кол. 5093-106). При этом нагрудника в костюме не было.
49 Наряду с кафтаном в комплект мужской и женской одежды орочонов Забайкалья входили короткие штаны-натазники орки, которые шились из синей дабы, ровдуги оленя или козы (летние), меха оленя (зимние). Основываясь на коллекциях, можно сказать, что мужские и женские штаны северобайкальских орочонов спереди украшались полоской синей дабы и ровдужной бахромой (РЭМ: Кол. 8762-34207). Поверх ноги от щиколотки и до паха надевали наколенники арамус, которые привязывали к штанам. Летние мужские и женские наколенники шили из выделанной кожи изюбра или козьей ровдуги, которые окрашивали снаружи охрой в оранжевый цвет и оторачивали полоской синей дабы и кумача. Такой предмет одежды отмечен у всех трех групп забайкальских орочонов (РЭМ: Кол. 1922-33, 34, 5093-47аб, 8762-19154/1, 2).
50 Использование полосового типа орнамента, распространенного у орочонов для украшения одежды и утвари (женских круглых сумок, переметных сумок), было характерно для всех групп эвенков.
51 Обувь, входящая в состав костюма орочонов, является одним из самых консервативных элементов культуры, отражающим наиболее архаичный пласт и сохранившимся у неоседлых эвенков до сих пор. Г.М. Василевич первой исследовала типы обуви у народов Сибири (Василевич 1963). Наличие у орочонов и эвенков других групп двух видов обувного покроя – сапоговидного (РЭМ: Кол. 8762-19187аб, 1922-5аб, 8, 35; 5093-99аб, 100аб) и поршневидного (РЭМ: Кол. 5093-103аб) – свидетельствует о существовании различных культурных традиций – амурской (поршень) (Василевич 1963: 43–45) и тюркский (хуннуской) (сапоги) (Викторова 1980: 42, 46). У амурских орочонов верх голенища ездовых унтов из кумача украшался полосой криволинейного спиралевидного или спиралевидно-растительного орнамента, а также восьмеркообразными фигурами и парными спиралями с цветочным узором по бокам или геометрическим узором из чередующихся полосок или ромбов из белого и темного меха (Мазин 1992: 139–140).
52 Летом орочоны ходили с непокрытой головой, а зимой носили круглые шапки аун из козьих лапок или меха козули с конусовидной тульей и наушниками монгольского типа (РЭМ: Кол. 1922-6, 5093-93).
53 Анализ одежды орочонов дает весьма важную информацию в отношении культурной специфики рассматриваемой этнической группы и русского, тюркского, нижнеамурского и монгольского влияния на нее.
54 Предметы, относящиеся к традиционным верованиям. В конце XIX – начале XX в. у ороченов были распространены промысловый и семейно-родовой культы, а также шаманизм, связанный с почитанием предков. Несмотря на то, что эвенки в конце XIX в. были формально христианизированы, они фактически оставались шаманистами.
55 Активность орочонов в тайге соотносилась с системой промысловых верований, прежде всего с взаимодействиями с духами природы и местности. Изучая обрядовые стратегии эвенков-орочонов, Д. Брондишаускас отмечает, что шаманское искусство контроля духов, получения удачи и безопасности важно для эвенков-орочонов и сейчас. Различные старые и новые места ритуалов являются для них важными источниками знаний, здоровья и силы (Brandišauskas 2019: 2, 17). В ряде работ говорится о символике шаманского мольбища (Ямпольская 1993: 107–118; Клиценко 2013а; 2013б). А.А. Сирина также приводит фото нескольких сакральных мест – шаманского мольбища и погребений катангских и иркутских эвенков (Сирина 2012: 439, 443, 447, 450–452). Авторы коллективной монографии “Огонь, вода, ветер и камень в эвенкийских ландшафтах” рассматривают особое отношение человека и природы в прошлом и настоящем у забайкальских эвенков (Давыдов и др. 2016). Коллекции РЭМ значительно дополняют эту информацию.
56 Согласно собранию М.Г. Левина, в лесу северобайкальские орочоны-охотники вырезали на стволе дерева личину духа неба Буга или духа местности, которым приносили жертвы и у которых просили промысловой удачи (РЭМ: Фотокол. 18293/1). В коллекции, привезенной А.А. Макаренко от орочонов Нерчи, имеется подношение с места промысла – ветки с ленточками, головой утки и черепом какой-то небольшой птицы (РЭМ: Кол. 5093-193). К этой коллекции также принадлежат два промысловых амулета, один – в виде фигурки тигра мудыга (РЭМ: Кол. 5093-138абвг), второй – в виде орла Гаро. Вторая фигурка обтянута шкурой оленя и имеет человеческое лицо, на которое надета жестяная маска. В представлениях эвенков Гаро – это дух охоты, который несет душу шамана к верховному божеству Буга (РЭМ: Кол. 5093-69).
57 Особое отношение у орочонов было к семейно-родовым охранителям, которые, считалось, помогали в жизни и промыслах. В коллекции А.А. Макаренко находятся три амулета омокко, олицетворяющие таких духов, в виде тряпочных крестообразных куколок (РЭМ: Кол. 5093-141/4, 5093-143). Они делаются по указанию шамана для охраны семьи. Один амулет соединен с моделью колыбели из бересты (РЭМ: Кол. 5093-142), другой изготовлен для получения промысловой удачи, имеет вид рогатины с развилкой, к которой прикреплены шесть антропоморфных фигурок из красной меди – символы небожителей – и образы лошади и птицы (РЭМ: Кол. 5993-143абвг).
58 Особенностями верований и шаманства у эвенков Забайкалья и Маньчжурии специально занимались С.М. Широкогоров, написавший на эту тему капитальный труд “Психоментальный комплекс тунгусов”, и А.И. Мазин (Shirokogoroff 1935; Мазин 1984).
59 В собраниях РЭМ содержатся уникальные материалы по шаманским мольбищам, шаманской одежде и амулетам орочонов. В фотоколлекции М.Г. Левина, посвященной северобайкальским эвенкам, имеется изображение шаманского чума с четырьмя березками по бокам, украшенными ленточками. Эта композиция была установлена шемагирами с лечебной целью в устье р. Томпы и представляла собой модель мира (РЭМ: Фотокол. 18288/2). А.А. Макаренко привез несколько предметов с шаманского мольбища нерчинских орочонов (Горбачева, Соловьева 2006: 120, 200-203). Среди данных вещей – специальные сооружения в виде деревьев с девятью перекладинами и фигурками духов предков, аняканами, наверху (РЭМ: Кол. 152-159). Перекладины символизируют девять слоев неба, куда летел шаман во время лечебного камлания. Другие объекты – это подношение мокун в виде шеста со шкурой оленя и козел, на которые вешали внутренности жертвенного оленя (РЭМ: Кол. 5093-180-181) (Архив РЭМ 2: Ф. 6. Оп. 1. Д. 215. Л. 1). В коллекции также есть предметы, располагавшиеся на проходах от шаманского чума: фигуры в виде огромной рыбы с рогами оленя (так орочоны представляли себе мамонта хэли), изображения оленей, рыб и антропоморфные крупные образы аняканов из дерева – родовых предков, которые перекрывали входы злым духам со стороны верхнего и нижнего миров в мир людей (РЭМ: Кол. 5093-160, 161, 168, 171, 172; Архив РЭМ 2: Ф. 6. Оп. 1. Д. 215. Л. 8; Сем 2017).
60 Шаманская атрибутика забайкальских орочонов, судя по коллекциям РЭМ, состояла из особой одежды, масок, жезлов, амулетов. Эти предметы собирались из шаманских могил (наземных и свайных лабазов) или с жертвенных мест Д.М. Головачевым у нерчинской и М.Г. Левиным у северобайкальской группы.
61 Вещи из могилы из местности Ашинкан на берегу р. Арбикля, притока Верхней Ангары, принадлежали большой шаманке Одокон Чильчагирского рода. О них сообщил информатор М.Г. Левина Павел Федорович Тулбуконов, кузнец, сделавший подвески к костюму (Архив РЭМ 1: Ф. 5. Оп. 4. Д. 282, 302). Среди ее атрибутов сохранились маска, бубен с колотушкой и жезл. Особое внимание привлекает шаманский костюм шамашик (РЭМ: Кол. 8762-19244), сшитый из цельношкурной лосиной замши, – распашной кафтан с равными сходящимися полами и нагрудниками. Костюм такого покроя имел отношение к группе, связанной с кетами и селькупами (Прокофьева 1971: 45–48, 80). Подробный анализ был дан в наших специальных работах (Сем 1987; 2017; 2018).
62 Второй шаманский костюм орочонов Забайкалья из коллекции М.Г. Левина выполнен как распашной кафтан тюркского типа с прямой спинкой. Он сшит из ровдуги оленя, окрашенной в рыжий цвет ольхой, и для лучшей связи с духами имеет многочисленные ровдужные, меховые и тканые жгуты с бусинками на концах. Железных подвесок нет. Его декор характерен для шаманской одежды амурских эвенков и символизирует птицу (Сем 2019).
63 Наибольший интерес представляет описываемый впервые старинный шаманский кафтан, привезенный Д.М. Головачевым от забайкальских нерчинских орочонов и взятый из лабаза над шаманским захоронением на р. Нерчи близ с. Кыкеры. Сохранность костюма плохая, от него остались лишь нижняя часть кафтана с частью полочек и отдельные, зарегистрированные под разными номерами детали. Кафтан шамана (РЭМ: Кол. 1923-5а) сшит из цельношкурной лосиной замши, отличается распашным покроем и имеет два треугольных клина сзади и ровдужную бахрому сверху спереди, придающие костюму облик птицы. Подол и края полочек украшены черной тканевой полосой. На спинке имеется подвеска аркалан в виде продольной полосы железа с рогами оленя, к которой прикреплены железные фигурки – животных (оленя, медведя, лося), двух пар человечков и маленькой птички (РЭМ: Кол. 1923-12). Среди подвесок также есть ровдужная поперечная полоса с шестью длинными фигурами змей из ровдуги, обшитыми синей тканью и оленьим волосом (РЭМ: Кол. 1923-10а). На полочках сбоку имеются остатки медных подвесок в виде ребер: таким образом одежда символизирует скелет шаманского предка и перевоплощение шамана в этого духа. Кроме того, к костюму принадлежат железные подвески, зарегистрированные под разными номерами (РЭМ: Кол. 1923-13-23): фигуры мамонта, животных, людей, птиц, а также змеевидные жгуты (РЭМ: Кол. 1923-10). Любопытно наличие нашитых металлических белых и костяных подвесок. Поперек спины и рукавов проходит ровдужная полоса с костяными изображениями птичек с распростертыми крыльями и костяными концентрическими кружками – символами солнца. Аналогичные украшения оформляют треугольные клинья – хвостовую нашивку кафтана. По подолу на черную полосу нашиты восемь фигурок тигров китайской работы. Этот шаманский костюм датируют началом XIX в., ориентируясь на надпись на колокольчике “Слободское, Василий Макушин, 1817 г.”. Возможно он был сшит раньше, еще в конце XVIII в., об этом свидетельствует наличие костяных подвесок.
64 К костюму шамана относятся два нагрудника (РЭМ: Кол. 1923-5в-с), железная корона с перекрестьем и железными рогами оленя (РЭМ: Кол. 1923-1), ровдужный головной убор с тремя кругами из бахромы и наспинной лентой, украшенной костяными нашивками в виде птиц и кружков (РЭМ: Кол. 1923-9(3), высокая ровдужная обувь с железными стилизованными фигурами оленя (РЭМ: Кол. 1923-26аб).
65 В намогильный воздушный лабаз была положена также отрезанная коса шамана, обтянутая цветным шнурком (РЭМ: Кол. 1923-11), три ровдужных мешочка с кварцем, использующимся для лечебных целей, гадания и предсказаний (РЭМ: Кол. 1923-24а-с), шаманские трости из березы с роговыми набалдашниками в виде головы лошади и изображениями копыт на концах (РЭМ: Кол. 1923-55/2). Среди атрибутов похороненного шамана – два бубна яйцевидной формы с тремя кулаками и колотушки, на рукоятях которых вырезаны головы птиц (РЭМ: Кол. 1923-53, 54). Особое внимание привлекают амулеты в виде девяти связанных между собой изображений орлов (РЭМ: Кол. 1023-67, 68) (Горбачева, Соловьева 2006: 121), деревянных дуг с головами лошади и фигур лося (РЭМ: Кол. 1923-61-67).
66 Этому шаману принадлежало несколько металлических масок (РЭМ: Кол. 1923-3/2, 81). Особо выделяется одна связка из шести масок: из белой жести, латуни, красной меди и деревянная с человеческими зубами во рту (РЭМ: Кол. 1923-2/6), их фото с аннотациями см.: (Горбачева, Соловьева 2006: 205).
67 * * *
68 На основании проведенного исследования были выявлены особенности предметного ряда трех групп оленных забайкальских орочонов. Картографирование показывает, что наибольшее количество вещей в коллекции представлено по нерчинской группе.
69 Отношение к орудиям охоты и оленеводства, одежде у орочонов Забайкалья показывает, что этнокультурная идентичность этой группы относится к природному типу. А особый статус сакральных вещей и их проживание в ритуалах отражают менталитет представителей шаманской культуры. Многие традиционные предметы охотников-оленеводов забайкальской тайги продолжают использоваться в современной повседневности, например, заспинные дощечки паняги, сумочки для подманивания оленей, оленьи седла, переметные сумы, обувь, нагрудные украшения с оберегом в виде лапы гагары (признака принадлежности к эвенкийскому сообществу), женские круглые сумочки муручун, круглые и прямоугольные коврики с изображением оленей. Это свидетельствует о сохранении традиций и культурной памяти.
70 Анализ материального и сакрального разделов этнографического комплекса забайкальских орочонов и других групп эвенков говорит о том, что в культуре первых присутствуют как общие тунгусские черты, так и своя специфика, отразившаяся, например, в оленеводстве (самодийский тип седла, кровавый тип кастрации скотоводов Центральной Азии), одежде (тунгусский компонент, тюркское и монгольское, а также амурское влияние), орнаменте (нижнеамурский, северотунгусский тип), тюркских и тунгусских основах шаманской атрибутики. В целом в традиционной культуре орочонов общетунгусские и нижнеамурские черты сочетаются с элементами тюрко-монгольского и кетско-селькупского влияния.
71 Впервые введенные в научный оборот материалы РЭМ представляют собой важный историко-этнографический источник по культуре оленных орочонов Забайкалья, позволяющий рассматривать вещь как текст культуры. С публикацией их анализа расширяются возможности изучения, интерпретации и сравнения элементов и технологий уже ушедшей культуры оленеводческого населения данного региона.

Библиография

1. Байбурин А.К. Семиотический статус вещей и мифология // Кунсткамера: избранные статьи / Сост. А.К. Байбурин, Н.М. Гиренко, К.В. Чистов. СПб.: Европейский Дом, 1995. С. 80–93.

2. Баранов Д.А. О чем молчат вещи // Этнографическое обозрение. 2016. № 5. С. 25–39.

3. Вайнштейн С.И. Проблема происхождения оленеводства в Евразии. Ч. II: Роль саянского очага в распространении оленеводства в Евразии) // Советская этнография. 1971. № 5. С. 37–52.

4. Василевич Г.М. Эвенки. Историко-этнографические очерки (XVIII – начало ХХ в.). Л.: Наука, 1969.

5. Василевич Г.М., Левин М.Г. Типы оленеводства и их происхождение // Советская этнография. 1951. № 1. С. 63–87.

6. Давыдов В.Н. и др. Огонь, вода, ветер и камень в эвенкийских ландшафтах. Отношения человека и природы в Байкальской Сибири. СПб.: Кунсткамера, 2016.

7. Давыдов В.Н. Исследование отношений человека и оленя в Южной Якутии // Материалы полевых исследований МАЭ РАН. Вып. 14 / Отв. ред. Е.Г. Федорова. СПб.: МАЭ РАН, 2014. С. 95–117.

8. Дьяченко В.И., Ермолова Н.В. Эвенки и якуты юга Дальнего Востока XVII–XX вв. СПб.: Наука, 1994.

9. Ермолова Н.В. О природной и культурной обусловленности этнического характера эвенков // Этнос, ландшафт, культура. Материалы конференции / Отв. ред. Л.Р. Павлинская. СПб.: Европейский Дом, 1999. C. 45–60.

10. Кабузан В.М. Как заселялся Дальний Восток (вторая половина XVII – начало XX в.). Хабаровск: Хабаровское книжное изд-во, 1973.

11. Калашникова Н.М. Семиотика народного костюма. СПб.: СПГУТД, 2000.

12. Клиценко Ю. Шаманские чумы эвенков по материалам катангской экспедиции А.А. Макаренко // Сибирская Заимка: история Сибири в научных публикациях. 2013а. 14.03. https://zaimka.ru/klitsenko-makarenko/ (дата обращения: 25.02.2020).

13. Клиценко Ю. А.А. Макаренко о шаманских чумах витимо-олекминских эвенков // Сибирская Заимка: история Сибири в научных публикациях. 2013б. 16.08. https://zaimka.ru/klitsenko-shunman/ (дата обращения: 25.02.2020).

14. Миссонова Л.И. Уйльта Сахалина. Большие проблемы малочисленного народа. М.: Наука, 2006.

15. Миссонова Л.И. Проблемы и закономерности локализации пространства проведения ярмарок на Северо-Востоке и Востоке России // Россия и АТР. 2018. № 4. С. 109–127.

16. Поворознюк О.А. Забайкальские эвенки: социально-экономические и культурные трансформации в ХХ–ХХI вв. М.: РАН, 2011.

17. Сем Т.Ю. Шаманизм эвенков по материалам Российского этнографического музея. СПб.: Гуманитарная академия, 2017.

18. Сирина А.А. Эвенки и эвены в современном мире. Самосознание, природопользование, мировоззрение. М.: Восточная литература, 2012.

19. Сирина А.А., Давыдов В.Н. “…Не имеющие ни хлебопашества, ни скотоводства, ни оленей, а только одну лишь реку эту”: патернализм и рыночная экономика в Северо-Восточном Прибайкалье // Этнографическое обозрение. 2017. № 1. С. 70–85.

20. Соколовский С.В. Материальная семиотика и этнография материальной культуры // Этнографическое обозрение. 2016. № 5. С. 103–115.

21. Туголуков В.А. Следопыты верхом на оленях. М.: Наука, 1969.

22. Туголуков В.А. Конные тунгусы (этническая история и этногенез) // Этногенез и этническая история народов Севера / Отв. ред. И.С. Гурвич. М.: Наука, 1975. С. 78–110.

23. Уварова Т.Б. Нерчинские эвенки в XVIII–XX вв. М.: Институт информации по общественным наукам РАН, 2005.

24. Широкогоров С.М. Социальная организация северных тунгусов (с вводными главами о географии расселения и истории этих народов) / Сост. и отв. ред. А.А. Сирина, В.Н. Давыдов. М.: Наука; Восточная литература, 2017.

25. Шубин А.С. Краткий очерк этнической истории эвенков Забайкалья (XVII–XX вв.). Улан-Удэ: Бурятское книжное изд-во, 1973.

26. Ямпольская Ю.А. “Шаманский чум” эвенков: история открытия, результаты исследований, гипотезы // Этносы и этнические процессы / Ред. В.А. Попов. М.: Наука; Восточная литература, 1993. С. 107–118.

27. Brandišauskas D. Leaving Footprints in the Taiga: Luck, Spirits and Ambivalence among the Siberian Orochen Reindeer Herders and Hunters. N.Y.; Oxford: Berghahn Books, 2019.

28. Lavrillier A., Gabyshev S. An Arctic Indigenous Knowledge System of Landscape, Climate and Human Interactions. Evenki Reindeer Herders and Hunters. Fürstenberg; Havel: Verlag der Kulturstiftung Sibirien Publications, 2017.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести