Везде
*Rodiči – *Ruotsi – Rusʼ: Critical Notes to the New Etymology of an Old Ethnonym [*Rodiči – Ruotsi – Rus’: kriticheskie zametki k novoi etimologii starogo etnonima]
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
*Rodiči – *Ruotsi – Rusʼ: Critical Notes to the New Etymology of an Old Ethnonym [*Rodiči – Ruotsi – Rus’: kriticheskie zametki k novoi etimologii starogo etnonima]
Annotation
PII
S086954150016701-1-1
DOI
10.31857/S086954150016701-1
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Kirill Maksimovich 
Affiliation: Johannes Gutenberg University of Mainz
Address: Germany, Mainz
Edition
№4
Pages
100-106
Abstract

The article seeks to critically analyze (primarily from the linguistic viewpoint) the new etymology of the ethnonym Rusʼ which had been recently suggested by G.V. Dzibel. To his view, the name Rusʼ must have been derived from the Common Slavic word *rodiči intermediated through the Finnish Ruotsi “Swedes”: rodiči – Ruotsi – Rusʼ. Methods of diachronic linguistics (first of all, those of etymology and historical semantics) as well as those of source criticism detect in this hypothesis a number of exaggerations, unproved assertions and evident mistakes. The weakest element in the new etymology seems to be the thesis of the Finnish Ruotsi “the Swedes” as the intermediary between the primitive etymon rodiči and the resulting Rusʼ, for the Slavic *rodiči could have produced in Finnish nothing but *Ruotisi. The absence of the vowel i (after t) in Ruotsi makes the etymology of Dzibel completely fantastic. The author comes to the conclusion that the most plausible etymology of Rusʼ remains the one which dates from the mid-twentieth century: from the Common Slavic *roud-sь “(the community of) people with red hair”.

Keywords
historical linguistics, etymology, ethnonymics, Rusʼ, Ruotsi, Norman theory, anti-Normanism
Date of publication
28.09.2021
Number of purchasers
6
Views
66
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf Download JATS
1 Статья Г.В. Дзибеля при достаточно небольшом объеме освещает довольно широкий круг вопросов, связанных с этногенезом в целом, а также с генезисом древнерусской династии Рюриковичей и происхождением самого этнонима “русь”. Автор привлекает обширную специальную литературу, демонстрируя прекрасное знание предмета и пытливость в поиске решения одной из главных проблем исторической русистики – проблемы этимологии названия “русь”. Мне в свое время также пришлось писать об этом (Максимович 2006), и теперь было весьма лестно убедиться, что, во-первых, эта тема по-прежнему волнует историков и этнологов и, во-вторых, многие “антинорманские” доводы, высказанные мною ранее, были восприняты и критически использованы в обсуждаемой работе Г.В. Дзибеля.
2 Г.В. Дзибель ставит перед собой три цели: “…вызволить проблему происхождения термина русь, российской государственности и династии Рюриковичей из пут идеологических распрей, вычленить рациональное зерно и точки соприкосновения в исследованиях норманистов и ненорманистов и взглянуть на эту проблему с позиций современной антропологии родства (kinship studies)”.
3 Представляется, что постановкой первой цели автор взвалил на себя непосильную ношу, ибо идеология уже давно и прочно пустила свои корни в исторических исследованиях и едва ли когда-нибудь согласится освободить ученый дискурс от своих “пут”. Данная задача представляется невыполнимой в принципе и уж тем более не достигается публикацией одной-единственной статьи. Впрочем, следует, безусловно, приветствовать стремление ученого не засорять чистый родник научного познания идеологическими примесями, тем более что он не только на словах декларирует научную объективность, но и сам следует (или, по крайней мере, пытается следовать) данному правилу в своей работе.
4 Третья из поставленных целей имеет дело с новейшими научными направлениями, такими как популяционная генетика, молекулярная фамилистика, молекулярная генеалогия и палеогеномика. Их проблематика, к сожалению, выходит за рамки моей научной компетенции, поэтому я не буду подвергать разбору относящиеся к этим направлениям рассуждения и выводы автора, предоставив судить об этом специалистам.
5 Я бы хотел сосредоточиться на второй поставленной Г.В. Дзибелем цели: “…вычленить рациональное зерно и точки соприкосновения в исследованиях норманистов, и ненорманистов”. Интересно, что автор не становится ни на одну из полярных точек зрения, а ищет их примирения – это, безусловно, подтверждает заявленную им объективность подхода, поскольку непредвзятым исследователям (к каковым отношу и себя) уже давно понятно, что обе враждующие между собой гипотезы имеют как сильные, так и слабые стороны, и дело остается только за тем, чтобы объединить сильные аргументы в рамках новой, непротиворечивой теории, а слабые попросту отбросить (сдать в научный “архив”).
6 Обозначив цели работы, автор углубляется в лингвистическую проблематику и весьма квалифицированно рассуждает о влиянии дейктических (местоименных) форм на этнонимику. Так, в этнониме “шведы” (свеи, свеоны) он обоснованно видит индоевропейскую основу *su̯e- “свой”, что позволяет ему сделать вывод о том, что данным именем обозначалось первоначально родовое объединение “своих”, т.е. сородичей, в отличие от “чужих”, иноплеменников. Это наблюдение подтверждается этнографическими данными о четкой и практически не знающей исключений оппозиции “свой–чужой” в первобытных коллективах. Известны случаи, когда название другого народа превращалось в обобщенное наименование “чужого”: таково, например, прагерм. *theud- “немец” (ср. тот же корень в слове “тевтон”), превратившееся в праславянском языке в тоуждии/щюждии “чужой”. Корень *su̯e- автор справедливо видит также в славянских терминах родства и свойства́ свекор, сестра, свояк, в слове сват и др. Указанный способ образования этнонима “шведы” выглядит вполне вероятным, тем более что он имеет типологическое соответствие в названии еще одного германского народа – швабов (лат. Suebi/Suevi, нем. die Schwaben), а также в таких названиях, как германские Semnōnes у Тацита (< *sṷebhnōn-) или италийские Sabīnī и Sabellī.
7 Если рассуждения автора об этимологии названия “шведы/свеи” выдержаны в строго научном лингвистическом ключе, то его лингвистические методы, как только речь заходит о “руси”, начинают давать сбой. Г.В. Дзибель верно замечает, что хронологически первое упоминание “руси” в Бертинских анналах (839 г.) указывает на дифтонгический характер “у” – oṷ, “иначе было бы **ръсь”. Однако следующая фраза заставляет сомневаться в лингвистической компетенции автора в области палеославистики. Так, безусловно неверным представляется тезис: “Если бы слово было праславянской древности, то по законам славянской фонетики (так наз. правило RUKI), ожидалось бы *рушь (от более древнего *рухь”).
8 Дело в том, что: 1) форма *рухь в (поздне)праславянском в принципе не реконструируется, так как заднеязычные согласные перед редуцированным “ерь” (как и вообще перед гласными переднего ряда) фонетически невозможны, и 2) верхняя граница “праславянской древности” в современной славистике датируется началом падения редуцированных гласных в праславянском языке, т.е. временем (в зависимости от языковой территории) от X до XI в. А это означает, что слово “русь”, впервые зафиксированное в 839 г., вопреки Г.В. Дзибелю, вполне может быть и безусловно является (поздне)праславянским образованием.
9 Далее автор берется за опровержение автохтонной (славянской) этимологии руси, предложенной более полувека назад (Otrębski 1960). Мне эта этимология представляется единственно верной и с лингвистической (как и со многих других) точки зрения вполне убедительной (Максимович 2006: 50–54). Г.В. Дзибель, однако, придерживается иного мнения: «…в этимологии *roud-s “красноватый, бурый, рыжий” просматривается та же проблема, что и в скандинавской: связь между понятиями произвольна. Как писал Л.С. Клейн, “созвучий можно найти сколько угодно, но конкретные пути превращения этих слов в этноним не засвидетельствованы” (Клейн 2009: 69)».
10 Сразу отметим здесь странность: по поводу сложной лингвистической проблемы автор почему-то ссылается на специалиста в области археологии. Однако и собственное “опровержение” Г.В. Дзибеля выглядит несерьезным, ибо “произвольность” связи двух понятий попросту декларируется, т.е. утверждается без доказательств. Подобный стиль трудно назвать не только “объективным”, но и вообще имеющим отношение к науке, тем более что названия народов по их внешнему виду истории известны: назовем здесь хотя бы “безгрудых” амазонок, “светлых” роксоланов, “длиннобородых” лангобардов или “черных” мавров. Или, по Г.В. Дзибелю, эти понятия тоже связаны “произвольно”?
11 Далее автор переходит к интересному феномену отождествления в источниках “руси” то со шведами и варягами, то с франками/фрягами. Он справедливо отмечает, что
12 русы/росы и свеи иногда сливаются (как и в современных финноугорских языках) в континентальных западноевропейских, древнерусских и византийских письменных источниках, но никогда в скандинавских. Свидетельств участия германского корня *roþ- в создании какого бы то ни было этнонима в языке шведов или других германцев не существует.
13 Этот последний тезис, упорно игнорируемый “норманистами”, показывает – и Г.В. Дзибель это прекрасно осознает, – что будь этноним “русь” скандинавского происхождения, он бы непременно оставил следы в скандинавской этнонимике, а коль скоро этих следов нет, следует логически предполагать возникновение данного слова ВНЕ скандинавского ареала1.
1. “Норманисты” иногда считают остатком этнонима русь название приморской области в Швеции – Рослаген (Roslagen), однако это название фиксируется лишь с 1493 г. До этого область называлась Роден (Roden), что полностью исключает использование данного аргумента в дальнейшей дискуссии.
14 И вновь лингвистический вопрос походя разрешается автором ссылкой на специалиста в археологии: «Однако этимология, выводящая русь из слав. *roud-, *rъd-, *ryd- “красноватый, бурый, рыжий”, объяснить случаи эпизодического, но повсеместного отождествления руси и свеев не может (Клейн 2009: 69)». И дело здесь даже не столько в несоответствии специальностей – археологии и лингвистики, сколько в элементарном логическом ляпсусе, поскольку текстология (и особенно прагматика) средневековых источников (отождествлениe руси co свеями) и этимология этнонима вообще никак не связаны между собой. Один вопрос – как возникло слово, и совсем другой – какие функции и какое осмысление оно получило в последующей письменной традиции. Так, например, слово “Зевс” (верховное олимпийское божество греков) этимологически восходит к и.-е. корню *dyḗw- “сиять” (ср. лат. dies, рус. день), т.е. изначально связано с солнечным светом, однако во всей греческой традиции Зевс осмысляется как бог грозы и дождя, тогда как дневной свет олицетворяют Аполлон и Гелиос. Налицо коренная разница этимологии и последующего узуса. Точно так же повсеместное на Западе отождествление украинцев с русскими никак не связано с этимологией (o которой на Западе никто не знает) Украины как “окраины”, а объясняется всего лишь исторически длительным вхождением Украины в состав России.
15 В моей работе 2006 г. приведены примеры отождествления двух разных этносов в средневековой письменной традиции. Позволю себе самоцитату:
16 …шведы, пришедшие к финнам со стороны восточных славян… могли получить имя последних (“русь”) – так же, как восточные славяне, осевшие к югу от Литвы, получили литовское название южного народа “готы” (Gudai – лит. ‘белорусы’); как в Византии тюрки, скандинавы и славяне, приходившие со стороны северного Причерноморья, назывались “скифы”. По той же причине (возможно, также на основании конфессиональной близости) восточные славяне в скандинавских источниках могли именоваться “греками” (girzkr) (Максимович 2006: 21, прим. 21).
17 Итак, этимология руси и отождествление в некоторых источниках руси и свеев – вопросы, не связанныe друг с другом. Соответственно, “аргумент” Л.С. Клейна не выдерживает элементарной логической критики, не говоря уже о фактической.
18 После долгих (занимающих более половины объема статьи) рассуждений о всевозможных этнонимах, основанных на идее “(своего) рода, родственной связи”, а также после критики как “норманских”, так и “антинорманских” заблуждений Г.В. Дзибель переходит наконец к главной цели своего труда – обоснованию новой этимологии термина “русь”. Позволю себе еще одну цитату из обсуждаемой статьи:
19 Ключ к происхождению этнонима русь/рос и его употреблению в отношении свеев коренится в самоназвании самих свеев. Как было изложено выше, Svíar/Swe(h)on/Suiones/свеи надежно возводится к ПИЕ корню *su̯е- и производной от него основе *su̯oi-, которая означала “свои, родичи”. Значение самоназвания свеев настолько прозрачно, что без труда могло переводиться на другой язык как самими свеями, так и другими этносоциальными образованиями <…> При переводе на древнерусский Svíar должно было давать не что иное, как *svoji “свои” или *rodiči “родственники, родичи” (подчеркивание мое. – К.М.).
20 Подчеркнутые мной выражения представляют собой домыслы, не подкрепленные никакими свидетельствами. Сначала автор пишет, что нечто “могло” произойти, а потом принимает эту возможность за уже осуществленную реальность и говорит о том, что “должно было” произойти при этих условиях. Такая игра модальностями, увы, весьма далека от подлинно научных стандартов (хотя, разумеется, в эпоху постмодерна мы видели еще и не такое).
21 Смотрим далее по тексту:
22 В свете самоназвания свеев Svíar северо-восточнославянские племена могли начать использовать форму *rodiči не просто как предикативное слово, а как дейктическую лексему, указывающую на новую, надродовую восточнославянскую общность людей, верящих в свое общее происхождение.
23 За тысячу лет до появления в источниках слова русь/рос точно такой же семантический процесс привел к образованию этнонима древних свеев (Suiones у Тацита) и, соответственно, современных шведов из термина для обозначения родственных группировок у древних германцев (подчеркивание мое. – К.М.).
24 Предположим, что автор прав и самоназванием восточных славян в позднепраславянский период под скандинавским влиянием (“свои”, Svíar) стало *rodiči. Однако от “родичей” до “руси” дистанция весьма длинная. И тогда автор прибегает к универсальной норманской “отмычке” – фин. Ruotsi:
25 На севере Восточной Европы, в условиях славяно-финско-скандинавского пограничья… развитие родич > русь не было эндогенным, а произошло через посредство финно-угорских языков. В финно-угорских языках древний восточнославянский термин *rodičь (мн.ч. *rodiči), использовавшийся отдельными родами, видимо, трансформировался в *rōts- и стал относиться ко всем восточным славянам.
26 Итак, по Г.В. Дзибелю, развитие шло следующим образом: сначала восточныe славянe осознали, что все они между собой “родичи” и начали использовать это слово в повседневном (официальном и неофициальном) общении. Далее финские народы заимствовали у славян слово родичь, превратив его в *rōts-, и начали называть славян этим словом. “На следующем историческом этапе экзоэтноним *rōts-, наряду с похожими этнонимами типа емь, сумь, весь, корсь и пр., был воспринят северо-восточными славянами уже в качестве самоназвания, когда возникла необходимость обозначить новую надродовую, этническую реальность”.
27 Здесь Г.В. Дзибель вновь попадает в некий логико-герменевтический тупик: ведь название “этнической реальности” у северо-восточных славян (новгородцев), граничащих и со шведами, и с финнами, уже существовало – а именно, самоназвание “словене”, – о чем автор и сам писал несколько выше. Ильменские “словене” (новгородцы) себя называли именно так, никакой “Pуси” в новгородских землях не было, это название издревле (от самого начала русского государства и даже раньше) было закреплено за Киевом и несколькими прилегающими к нему княжествами2.
2. Ср.: сложение первого территориально-государственного объединения – Руси – относится к первой половине IX в. (Насонов 1951: 37–39, 44–46); см. также: Рогов 1981: 153; Творогов 1987: 339; Кучкин В.А. 1995.
28 Как могло случиться, что уже имея свое, автохтонное самоназвание, новгородцы (вдруг!) решили взять себе еще одно, причем заимствовав его у совершенно первобытных в то время финнов? Все это построение Г.В. Дзибеля выглядит настолько неубедительным, что поневоле начинаешь сомневаться, действительно ли автор так объективен, как он заявляет в начале статьи? Известны ли вообще в этнологии случаи, когда народ, уже имеющий самоназвание, в дополнение к нему заимствует еще одно у соседей, стоящих по уровню материального, социального и культурного развития гораздо ниже его самого? Было бы интересно услышать ответ специалиста-этнолога, каковым без сомнения является Г.В. Дзибель.
29 Далее: непонятно, куда при заимствовании слав. rodiči в финские диалекты подевался звук i в суф. -ič? Такой же i, например, в фин. kuomina “гумно” (< др.-рус. гoумьно с редуцированным “ь”) прекрасно сохранился, но в слове Ruotsi < *rod(i)či почему-то потерялся. В языке так не бывает – если при заимствованиях звук сохраняется в одном слове, то и в других словах в аналогичной позиции он будет сохраняться. Почему для слова Ruotsi < *rodiči надо делать исключение, Г.В. Дзибель опять же не объясняет.
30 Можно согласитъся с автором в том, что “предлагаемая этимология этнонима русь как восходящего к слав *rodičь, *rodiči вбирает в себя лучшее из многовековых попыток разыскать корни самоназвания русских и не страдает недостатками существующих этимологий”. Действительно, эта этимология оригинальна и недостаткaми предшествующих гипотез “не страдает”. Однако она страдает своими собственными недостатками, которые коренятся в области логики и способов аргументации. Суммируем эти недостатки в кратком резюме:
31 1. Опровержение автохтонной этимологии “руси” (из прасл. *roud-sь “(народ) русыx, рыжиx”) не выдерживает критики, ибо опирается не на специальные труды лингвистов, а на походя высказанное мнение археологов (точнее, одного, пусть и очень уважаемого, археолога).
32 2. Реконструкция возникновения слова “русь” выглядит неоправданно сложной:
33 а) сначала автор предполагает использование северо-восточными славянами слова “родичи” для характеристики своего социума (что вероятно и даже единственно возможно);
34 б) затем это слово якобы усваивается соседними финнами в форме *rōtsi (что фонетически невозможно; см. выше мое замечание о “потерявшемся” i). А дальше начинается полет фантазии, свободный от каких бы то ни было доказательств, зато не свободный от ошибок;
35 в) на следующей стадии эволюции термина он начинает использоваться финнами для обозначения ВСЕХ восточных славян. Здесь остается непонятным, откуда финны могли узнать обо ВСЕХ славянах? Финны поддерживали торговлю с Черниговом и Владимиром на Клязьме? Посылали послов в Киев и на Волынь? Принимали подарки от князей турово-пинских и тмутараканских? Было бы интересно проследить процесс “узнавания” финнами ВСЕХ восточных славян, но Г.В. Дзибель этого не делает, поскольку, само собой, данных об этом нет, а значит, все это построение является чистейшей кабинетной фантазией;
36 г) далее северо-восточные славяне якобы заимствуют *rōtsi от финнов уже в качестве самоназвания. Куда при этом девается их автохтонное самоназвание “словене”, автор умалчивает. И он, без сомнения, ошибается, считая слово “русь” самоназванием ильменских славян, ибо это слово “в узком смысле” было закреплено за землями, прилегающими не к Новгороду, а к Киеву (см. выше);
37 д) наконец, сами финны, забыв о том, что словом *rōtsi они называют русских/славян, начинают именовать этим словом шведов. На этом герменевтическом этапе аргументация Г.В. Дзибеля становится совсем уж невнятной, поскольку в рамках предлагаемой им гипотезы такой перенос совершенно алогичен, не говоря уже о том, что эта гипотеза приписывает народам странную “забывчивость”: новгородцы забывают, что они не “русь”, а “словене”, а финны, в свою очередь, забывают, что *rōtsi – это не шведы, а славяне. Опять же, хотелось бы получить от специалиста примеры столь странного отношения к названиям соседей у других народов, чтобы поверить, что такое вообще возможно. Но типологически значимых примеров подобного рода Г.В. Дзибель не приводит.
38 3. Переход слав. *rodiči в фин. Ruotsi фонетически невозможен, ибо при этом переходе необъяснимым образом теряется гласный i. Для ученого-этимолога уже одного этого факта было бы довольно, чтобы без малейших колебаний отвергнуть данную этимологию. Но зачем прибегать к авторитету этимологов, когда есть археологи – и прежде всего Л.С. Клейн?
39 Все эти недостатки работы Г.В. Дзибеля не повторяют прежних ошибок “норманистов” и “антинорманистов”, а являются результатом бесспорной оригинальности его гипотезы. Что же, все новое не сразу и не всегда бывает правильным, часто требуется дополнительная шлифовка и доработка. Остается пожелать автору по возможности учесть сделанные замечания и внести поправки в свою гипотезу. А пока этого не произошло, наиболее обоснованной, на мой взгляд, остается славянская этимология этнонима “русь” из прасл. *roud- “русый, рыжий”.

References

1. Klein, L.S. 2009. Spor o variagakh [The Discussion on the Varangians]. St. Petersburg: Evraziia.

2. Kuchkin, V.A. 1995. “Russkaia zemlia” po letopisnym dannym XI – pervoi treti XIII v. [The “Russian Land” after the Annalistic Evidence of the 11th – the 1st Third of the 13th Century]. In Drevneishie gosudarstva Vostochnoi Evropy. 1992–1993 [The Ancient States of the Eastern Europe], 74–100. Moscow: Nauka.

3. Maksimovich, K.A. 2006. Proiskhozhdenie etnonima Rus’ v svete istoricheskoi lingvistiki i drevneishikh pis’mennykh istochnikov [The Provenance of the Ethnonym Rus’ in the Light of Diachronic Linguistics and the Earliest Written Sources]. In ΚΑΝΙΣΚΙΟΝ: yubileinyi sbornik v chest’ 60-letiia professora Igoria Sergeevicha Chichurova [ΚΑΝΙΣΚΙΟΝ: A Festschrift for the 60th Anniversary of Prof. Igor Sergeevich Chichurov], edited by M.V. Gratsianskii and P.V. Kuzenkov, 14–56. Moscow: Izdatel’stvo PSTGU.

4. Nasonov, A.N. 1951. “Russkaia zemlia” i obrazovanie territorii drevnerusskogo gosudarstva [The “Russian Land” and the Formation of the Territory of the Old Russian State]. Moscow: AN SSSR.

5. Otrębski, J. 1960. Rusь [Rusʼ]. Lingua Posnaniensis 8: 219–227.

6. Rogov, A.I. 1981. O poniatii “Rus” i “Russkaia zemlia” (po pamiatnikam pis’mennosti XI – nachala XII v.) [On the Notions “Rus” and “Russkaia Zemlia” (After Written Sources of the 11th – Early 12th Century]. In Formirovanie rannefeodal’nykh slavianskikh narodnostei [The Formation of the Early Feudal Slavic Nationalities], edited by V.D. Koroliuk, 151–156. Moscow: Nauka.

7. Tvorogov, O.V. 1987. “Povest’ vremennykh let” [The Kievan “Primary Chronicle”]. In Slovar’ knizhnikov i knizhnosti Drevnei Rusi [A Dictionary of Writers and Letters of the Early Rusʼ], edited by D.S. Likhachev, I: 337–343. Leningrad: Nauka.

Comments

No posts found

Write a review
Translate