Везде
*Rodiči – ruotsi – pусь: критические заметки к новой этимологии старого этнонима
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
*Rodiči – ruotsi – pусь: критические заметки к новой этимологии старого этнонима
Аннотация
Код статьи
S086954150016701-1-1
DOI
10.31857/S086954150016701-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Максимович Кирилл Александрович 
Аффилиация: Университет им. Иоганна Гутенберга
Адрес: Германия, Майнц
Выпуск
№4
Страницы
100-106
Аннотация

В статье подвергается критическому разбору (преимущественно с лингвистической точки зрения) предложенная Г.В. Дзибелем новая этимология территориально-племенного названия “русь” как производного от “родичи” и усвоенного правосточнославянским языком через посредство фин. Ruotsi: Rodiči – Ruotsi – русь. С использованием методик историко-лингвистического (этимологического и семасиологического), а также источниковедческого анализа демонстрируется наличие в данной этимологии ряда преувеличений, недоказанных утверждений и прямых ошибок. Самым слабым местом в обосновании новой этимологии представляется тезис о фин. Ruotsi как посредствующем звене между исконным этимоном “родичи” и результирующим самоназванием Русь, поскольку от слав. *rodiči в финском могло произойти только *Ruotisi. Отсутствие в Ruotsi гласного i в середине слова не позволяет принять такую этимологию. Автор приходит к выводу, что наиболее убедительной остается славянская этимология слова “pусь”, предложенная еще в середине XX в., из прасл. *roud-sь “сообщество людей с русыми/рыжими волосами”.

Ключевые слова
историческая лингвистика, этимология, этнонимика, Русь, Ruotsi, норманская теория, антинорманизм
Классификатор
Дата публикации
28.09.2021
Всего подписок
6
Всего просмотров
62
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf Скачать JATS
1 Статья Г.В. Дзибеля при достаточно небольшом объеме освещает довольно широкий круг вопросов, связанных с этногенезом в целом, а также с генезисом древнерусской династии Рюриковичей и происхождением самого этнонима “русь”. Автор привлекает обширную специальную литературу, демонстрируя прекрасное знание предмета и пытливость в поиске решения одной из главных проблем исторической русистики – проблемы этимологии названия “русь”. Мне в свое время также пришлось писать об этом (Максимович 2006), и теперь было весьма лестно убедиться, что, во-первых, эта тема по-прежнему волнует историков и этнологов и, во-вторых, многие “антинорманские” доводы, высказанные мною ранее, были восприняты и критически использованы в обсуждаемой работе Г.В. Дзибеля.
2 Г.В. Дзибель ставит перед собой три цели: “…вызволить проблему происхождения термина русь, российской государственности и династии Рюриковичей из пут идеологических распрей, вычленить рациональное зерно и точки соприкосновения в исследованиях норманистов и ненорманистов и взглянуть на эту проблему с позиций современной антропологии родства (kinship studies)”.
3 Представляется, что постановкой первой цели автор взвалил на себя непосильную ношу, ибо идеология уже давно и прочно пустила свои корни в исторических исследованиях и едва ли когда-нибудь согласится освободить ученый дискурс от своих “пут”. Данная задача представляется невыполнимой в принципе и уж тем более не достигается публикацией одной-единственной статьи. Впрочем, следует, безусловно, приветствовать стремление ученого не засорять чистый родник научного познания идеологическими примесями, тем более что он не только на словах декларирует научную объективность, но и сам следует (или, по крайней мере, пытается следовать) данному правилу в своей работе.
4 Третья из поставленных целей имеет дело с новейшими научными направлениями, такими как популяционная генетика, молекулярная фамилистика, молекулярная генеалогия и палеогеномика. Их проблематика, к сожалению, выходит за рамки моей научной компетенции, поэтому я не буду подвергать разбору относящиеся к этим направлениям рассуждения и выводы автора, предоставив судить об этом специалистам.
5 Я бы хотел сосредоточиться на второй поставленной Г.В. Дзибелем цели: “…вычленить рациональное зерно и точки соприкосновения в исследованиях норманистов, и ненорманистов”. Интересно, что автор не становится ни на одну из полярных точек зрения, а ищет их примирения – это, безусловно, подтверждает заявленную им объективность подхода, поскольку непредвзятым исследователям (к каковым отношу и себя) уже давно понятно, что обе враждующие между собой гипотезы имеют как сильные, так и слабые стороны, и дело остается только за тем, чтобы объединить сильные аргументы в рамках новой, непротиворечивой теории, а слабые попросту отбросить (сдать в научный “архив”).
6 Обозначив цели работы, автор углубляется в лингвистическую проблематику и весьма квалифицированно рассуждает о влиянии дейктических (местоименных) форм на этнонимику. Так, в этнониме “шведы” (свеи, свеоны) он обоснованно видит индоевропейскую основу *su̯e- “свой”, что позволяет ему сделать вывод о том, что данным именем обозначалось первоначально родовое объединение “своих”, т.е. сородичей, в отличие от “чужих”, иноплеменников. Это наблюдение подтверждается этнографическими данными о четкой и практически не знающей исключений оппозиции “свой–чужой” в первобытных коллективах. Известны случаи, когда название другого народа превращалось в обобщенное наименование “чужого”: таково, например, прагерм. *theud- “немец” (ср. тот же корень в слове “тевтон”), превратившееся в праславянском языке в тоуждии/щюждии “чужой”. Корень *su̯e- автор справедливо видит также в славянских терминах родства и свойства́ свекор, сестра, свояк, в слове сват и др. Указанный способ образования этнонима “шведы” выглядит вполне вероятным, тем более что он имеет типологическое соответствие в названии еще одного германского народа – швабов (лат. Suebi/Suevi, нем. die Schwaben), а также в таких названиях, как германские Semnōnes у Тацита (< *sṷebhnōn-) или италийские Sabīnī и Sabellī.
7 Если рассуждения автора об этимологии названия “шведы/свеи” выдержаны в строго научном лингвистическом ключе, то его лингвистические методы, как только речь заходит о “руси”, начинают давать сбой. Г.В. Дзибель верно замечает, что хронологически первое упоминание “руси” в Бертинских анналах (839 г.) указывает на дифтонгический характер “у” – oṷ, “иначе было бы **ръсь”. Однако следующая фраза заставляет сомневаться в лингвистической компетенции автора в области палеославистики. Так, безусловно неверным представляется тезис: “Если бы слово было праславянской древности, то по законам славянской фонетики (так наз. правило RUKI), ожидалось бы *рушь (от более древнего *рухь”).
8 Дело в том, что: 1) форма *рухь в (поздне)праславянском в принципе не реконструируется, так как заднеязычные согласные перед редуцированным “ерь” (как и вообще перед гласными переднего ряда) фонетически невозможны, и 2) верхняя граница “праславянской древности” в современной славистике датируется началом падения редуцированных гласных в праславянском языке, т.е. временем (в зависимости от языковой территории) от X до XI в. А это означает, что слово “русь”, впервые зафиксированное в 839 г., вопреки Г.В. Дзибелю, вполне может быть и безусловно является (поздне)праславянским образованием.
9 Далее автор берется за опровержение автохтонной (славянской) этимологии руси, предложенной более полувека назад (Otrębski 1960). Мне эта этимология представляется единственно верной и с лингвистической (как и со многих других) точки зрения вполне убедительной (Максимович 2006: 50–54). Г.В. Дзибель, однако, придерживается иного мнения: «…в этимологии *roud-s “красноватый, бурый, рыжий” просматривается та же проблема, что и в скандинавской: связь между понятиями произвольна. Как писал Л.С. Клейн, “созвучий можно найти сколько угодно, но конкретные пути превращения этих слов в этноним не засвидетельствованы” (Клейн 2009: 69)».
10 Сразу отметим здесь странность: по поводу сложной лингвистической проблемы автор почему-то ссылается на специалиста в области археологии. Однако и собственное “опровержение” Г.В. Дзибеля выглядит несерьезным, ибо “произвольность” связи двух понятий попросту декларируется, т.е. утверждается без доказательств. Подобный стиль трудно назвать не только “объективным”, но и вообще имеющим отношение к науке, тем более что названия народов по их внешнему виду истории известны: назовем здесь хотя бы “безгрудых” амазонок, “светлых” роксоланов, “длиннобородых” лангобардов или “черных” мавров. Или, по Г.В. Дзибелю, эти понятия тоже связаны “произвольно”?
11 Далее автор переходит к интересному феномену отождествления в источниках “руси” то со шведами и варягами, то с франками/фрягами. Он справедливо отмечает, что
12 русы/росы и свеи иногда сливаются (как и в современных финноугорских языках) в континентальных западноевропейских, древнерусских и византийских письменных источниках, но никогда в скандинавских. Свидетельств участия германского корня *roþ- в создании какого бы то ни было этнонима в языке шведов или других германцев не существует.
13 Этот последний тезис, упорно игнорируемый “норманистами”, показывает – и Г.В. Дзибель это прекрасно осознает, – что будь этноним “русь” скандинавского происхождения, он бы непременно оставил следы в скандинавской этнонимике, а коль скоро этих следов нет, следует логически предполагать возникновение данного слова ВНЕ скандинавского ареала1.
1. “Норманисты” иногда считают остатком этнонима русь название приморской области в Швеции – Рослаген (Roslagen), однако это название фиксируется лишь с 1493 г. До этого область называлась Роден (Roden), что полностью исключает использование данного аргумента в дальнейшей дискуссии.
14 И вновь лингвистический вопрос походя разрешается автором ссылкой на специалиста в археологии: «Однако этимология, выводящая русь из слав. *roud-, *rъd-, *ryd- “красноватый, бурый, рыжий”, объяснить случаи эпизодического, но повсеместного отождествления руси и свеев не может (Клейн 2009: 69)». И дело здесь даже не столько в несоответствии специальностей – археологии и лингвистики, сколько в элементарном логическом ляпсусе, поскольку текстология (и особенно прагматика) средневековых источников (отождествлениe руси co свеями) и этимология этнонима вообще никак не связаны между собой. Один вопрос – как возникло слово, и совсем другой – какие функции и какое осмысление оно получило в последующей письменной традиции. Так, например, слово “Зевс” (верховное олимпийское божество греков) этимологически восходит к и.-е. корню *dyḗw- “сиять” (ср. лат. dies, рус. день), т.е. изначально связано с солнечным светом, однако во всей греческой традиции Зевс осмысляется как бог грозы и дождя, тогда как дневной свет олицетворяют Аполлон и Гелиос. Налицо коренная разница этимологии и последующего узуса. Точно так же повсеместное на Западе отождествление украинцев с русскими никак не связано с этимологией (o которой на Западе никто не знает) Украины как “окраины”, а объясняется всего лишь исторически длительным вхождением Украины в состав России.
15 В моей работе 2006 г. приведены примеры отождествления двух разных этносов в средневековой письменной традиции. Позволю себе самоцитату:
16 …шведы, пришедшие к финнам со стороны восточных славян… могли получить имя последних (“русь”) – так же, как восточные славяне, осевшие к югу от Литвы, получили литовское название южного народа “готы” (Gudai – лит. ‘белорусы’); как в Византии тюрки, скандинавы и славяне, приходившие со стороны северного Причерноморья, назывались “скифы”. По той же причине (возможно, также на основании конфессиональной близости) восточные славяне в скандинавских источниках могли именоваться “греками” (girzkr) (Максимович 2006: 21, прим. 21).
17 Итак, этимология руси и отождествление в некоторых источниках руси и свеев – вопросы, не связанныe друг с другом. Соответственно, “аргумент” Л.С. Клейна не выдерживает элементарной логической критики, не говоря уже о фактической.
18 После долгих (занимающих более половины объема статьи) рассуждений о всевозможных этнонимах, основанных на идее “(своего) рода, родственной связи”, а также после критики как “норманских”, так и “антинорманских” заблуждений Г.В. Дзибель переходит наконец к главной цели своего труда – обоснованию новой этимологии термина “русь”. Позволю себе еще одну цитату из обсуждаемой статьи:
19 Ключ к происхождению этнонима русь/рос и его употреблению в отношении свеев коренится в самоназвании самих свеев. Как было изложено выше, Svíar/Swe(h)on/Suiones/свеи надежно возводится к ПИЕ корню *su̯е- и производной от него основе *su̯oi-, которая означала “свои, родичи”. Значение самоназвания свеев настолько прозрачно, что без труда могло переводиться на другой язык как самими свеями, так и другими этносоциальными образованиями <…> При переводе на древнерусский Svíar должно было давать не что иное, как *svoji “свои” или *rodiči “родственники, родичи” (подчеркивание мое. – К.М.).
20 Подчеркнутые мной выражения представляют собой домыслы, не подкрепленные никакими свидетельствами. Сначала автор пишет, что нечто “могло” произойти, а потом принимает эту возможность за уже осуществленную реальность и говорит о том, что “должно было” произойти при этих условиях. Такая игра модальностями, увы, весьма далека от подлинно научных стандартов (хотя, разумеется, в эпоху постмодерна мы видели еще и не такое).
21 Смотрим далее по тексту:
22 В свете самоназвания свеев Svíar северо-восточнославянские племена могли начать использовать форму *rodiči не просто как предикативное слово, а как дейктическую лексему, указывающую на новую, надродовую восточнославянскую общность людей, верящих в свое общее происхождение.
23 За тысячу лет до появления в источниках слова русь/рос точно такой же семантический процесс привел к образованию этнонима древних свеев (Suiones у Тацита) и, соответственно, современных шведов из термина для обозначения родственных группировок у древних германцев (подчеркивание мое. – К.М.).
24 Предположим, что автор прав и самоназванием восточных славян в позднепраславянский период под скандинавским влиянием (“свои”, Svíar) стало *rodiči. Однако от “родичей” до “руси” дистанция весьма длинная. И тогда автор прибегает к универсальной норманской “отмычке” – фин. Ruotsi:
25 На севере Восточной Европы, в условиях славяно-финско-скандинавского пограничья… развитие родич > русь не было эндогенным, а произошло через посредство финно-угорских языков. В финно-угорских языках древний восточнославянский термин *rodičь (мн.ч. *rodiči), использовавшийся отдельными родами, видимо, трансформировался в *rōts- и стал относиться ко всем восточным славянам.
26 Итак, по Г.В. Дзибелю, развитие шло следующим образом: сначала восточныe славянe осознали, что все они между собой “родичи” и начали использовать это слово в повседневном (официальном и неофициальном) общении. Далее финские народы заимствовали у славян слово родичь, превратив его в *rōts-, и начали называть славян этим словом. “На следующем историческом этапе экзоэтноним *rōts-, наряду с похожими этнонимами типа емь, сумь, весь, корсь и пр., был воспринят северо-восточными славянами уже в качестве самоназвания, когда возникла необходимость обозначить новую надродовую, этническую реальность”.
27 Здесь Г.В. Дзибель вновь попадает в некий логико-герменевтический тупик: ведь название “этнической реальности” у северо-восточных славян (новгородцев), граничащих и со шведами, и с финнами, уже существовало – а именно, самоназвание “словене”, – о чем автор и сам писал несколько выше. Ильменские “словене” (новгородцы) себя называли именно так, никакой “Pуси” в новгородских землях не было, это название издревле (от самого начала русского государства и даже раньше) было закреплено за Киевом и несколькими прилегающими к нему княжествами2.
2. Ср.: сложение первого территориально-государственного объединения – Руси – относится к первой половине IX в. (Насонов 1951: 37–39, 44–46); см. также: Рогов 1981: 153; Творогов 1987: 339; Кучкин В.А. 1995.
28 Как могло случиться, что уже имея свое, автохтонное самоназвание, новгородцы (вдруг!) решили взять себе еще одно, причем заимствовав его у совершенно первобытных в то время финнов? Все это построение Г.В. Дзибеля выглядит настолько неубедительным, что поневоле начинаешь сомневаться, действительно ли автор так объективен, как он заявляет в начале статьи? Известны ли вообще в этнологии случаи, когда народ, уже имеющий самоназвание, в дополнение к нему заимствует еще одно у соседей, стоящих по уровню материального, социального и культурного развития гораздо ниже его самого? Было бы интересно услышать ответ специалиста-этнолога, каковым без сомнения является Г.В. Дзибель.
29 Далее: непонятно, куда при заимствовании слав. rodiči в финские диалекты подевался звук i в суф. -ič? Такой же i, например, в фин. kuomina “гумно” (< др.-рус. гoумьно с редуцированным “ь”) прекрасно сохранился, но в слове Ruotsi < *rod(i)či почему-то потерялся. В языке так не бывает – если при заимствованиях звук сохраняется в одном слове, то и в других словах в аналогичной позиции он будет сохраняться. Почему для слова Ruotsi < *rodiči надо делать исключение, Г.В. Дзибель опять же не объясняет.
30 Можно согласитъся с автором в том, что “предлагаемая этимология этнонима русь как восходящего к слав *rodičь, *rodiči вбирает в себя лучшее из многовековых попыток разыскать корни самоназвания русских и не страдает недостатками существующих этимологий”. Действительно, эта этимология оригинальна и недостаткaми предшествующих гипотез “не страдает”. Однако она страдает своими собственными недостатками, которые коренятся в области логики и способов аргументации. Суммируем эти недостатки в кратком резюме:
31 1. Опровержение автохтонной этимологии “руси” (из прасл. *roud-sь “(народ) русыx, рыжиx”) не выдерживает критики, ибо опирается не на специальные труды лингвистов, а на походя высказанное мнение археологов (точнее, одного, пусть и очень уважаемого, археолога).
32 2. Реконструкция возникновения слова “русь” выглядит неоправданно сложной:
33 а) сначала автор предполагает использование северо-восточными славянами слова “родичи” для характеристики своего социума (что вероятно и даже единственно возможно);
34 б) затем это слово якобы усваивается соседними финнами в форме *rōtsi (что фонетически невозможно; см. выше мое замечание о “потерявшемся” i). А дальше начинается полет фантазии, свободный от каких бы то ни было доказательств, зато не свободный от ошибок;
35 в) на следующей стадии эволюции термина он начинает использоваться финнами для обозначения ВСЕХ восточных славян. Здесь остается непонятным, откуда финны могли узнать обо ВСЕХ славянах? Финны поддерживали торговлю с Черниговом и Владимиром на Клязьме? Посылали послов в Киев и на Волынь? Принимали подарки от князей турово-пинских и тмутараканских? Было бы интересно проследить процесс “узнавания” финнами ВСЕХ восточных славян, но Г.В. Дзибель этого не делает, поскольку, само собой, данных об этом нет, а значит, все это построение является чистейшей кабинетной фантазией;
36 г) далее северо-восточные славяне якобы заимствуют *rōtsi от финнов уже в качестве самоназвания. Куда при этом девается их автохтонное самоназвание “словене”, автор умалчивает. И он, без сомнения, ошибается, считая слово “русь” самоназванием ильменских славян, ибо это слово “в узком смысле” было закреплено за землями, прилегающими не к Новгороду, а к Киеву (см. выше);
37 д) наконец, сами финны, забыв о том, что словом *rōtsi они называют русских/славян, начинают именовать этим словом шведов. На этом герменевтическом этапе аргументация Г.В. Дзибеля становится совсем уж невнятной, поскольку в рамках предлагаемой им гипотезы такой перенос совершенно алогичен, не говоря уже о том, что эта гипотеза приписывает народам странную “забывчивость”: новгородцы забывают, что они не “русь”, а “словене”, а финны, в свою очередь, забывают, что *rōtsi – это не шведы, а славяне. Опять же, хотелось бы получить от специалиста примеры столь странного отношения к названиям соседей у других народов, чтобы поверить, что такое вообще возможно. Но типологически значимых примеров подобного рода Г.В. Дзибель не приводит.
38 3. Переход слав. *rodiči в фин. Ruotsi фонетически невозможен, ибо при этом переходе необъяснимым образом теряется гласный i. Для ученого-этимолога уже одного этого факта было бы довольно, чтобы без малейших колебаний отвергнуть данную этимологию. Но зачем прибегать к авторитету этимологов, когда есть археологи – и прежде всего Л.С. Клейн?
39 Все эти недостатки работы Г.В. Дзибеля не повторяют прежних ошибок “норманистов” и “антинорманистов”, а являются результатом бесспорной оригинальности его гипотезы. Что же, все новое не сразу и не всегда бывает правильным, часто требуется дополнительная шлифовка и доработка. Остается пожелать автору по возможности учесть сделанные замечания и внести поправки в свою гипотезу. А пока этого не произошло, наиболее обоснованной, на мой взгляд, остается славянская этимология этнонима “русь” из прасл. *roud- “русый, рыжий”.

Библиография

1. Клейн Л.С. Спор о варягах. СПб.: Евразия, 2009.

2. Кучкин В.А. “Русская земля” по летописным данным XI – первой трети XIII в. // Древнейшие государства Восточной Европы. 1992–1993. М.: Наука, 1995. C. 74–100.

3. Максимович К.А. Происхождение этнонима Русь в свете исторической лингвистики и древнейших письменных источников // ΚΑΝΙΣΚΙΟΝ: юбилейный сборник в честь 60-летия профессора Игоря Сергеевича Чичурова / Отв. ред. М.В. Грацианский, П.В. Кузенков. М.: Изд-во ПСТГУ, 2006. С. 14–56.

4. Насонов А.Н. “Русская земля” и образование территории древнерусского государства. М.: АН СССР, 1951.

5. Рогов А.И. О понятии “Русь” и “Русская земля” (по памятникам письменности XI – начала XII в.) // Формирование раннефеодальных славянских народностей / Отв. ред. В.Д. Королюк. М.: Наука, 1981. С. 151–156.

6. Творогов О.В. “Повесть временных лет” // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Т. I / Отв. ред. Д.С. Лихачев. Л.: Наука, 1987. C. 337–343.

7. Otrębski J. Rusь // Lingua Posnaniensis. 1960. No. 8. P. 219–227.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести