Конец ХХ и начало ХХI в. стали очередным временем слома устоявшегося миропорядка. Сама система разделения на суверенные государства с нерушимыми границами, закрепленная Хельсинкским заключительным актом, дала множество трещин. Одни государства раскололись на части и прекратили свое существование, другие, напротив, обрели независимость, третьи, оказавшись несостоятельными, были ввергнуты в водоворот бесконечных путчей, переворотов, захлестнуты латентными гражданскими войнами, а иногда и сопутствующим им геноцидом. Появились непризнанные государства, находящиеся в этом статусе на протяжении десятилетий. Наконец, возникли экстерриториальные структуры, именующие себя государствами, а также зоны фактического отсутствия государственности в привычном нам понимании. Все эти процессы сопровождались и сопровождаются насилием, причем в первую очередь в отношении гражданского, мирного населения. Под предлогом прекращения насилия и – затем – “постконфликтного урегулирования” осуществляется массовое вмешательство внешних сил во внутренние дела государств, что существенно подрывает их суверенитет.

Параллельно развитию этих процессов на протяжении 1990-х годов растет число академических публикаций, в заглавии которых фигурирует термин “постконфликт” (см., напр.: <em>Pouligny</em> 2005; <em>Schwarz</em><em> </em>2005; <em>Cattaruzza</em><em> </em><em>et</em><em> </em><em>Dorier</em><em> </em>2015, а также критический обзор: <em>Adedokun</em> 2017). Принятый на вооружение ООН в качестве нормативной правовой категории, этот концепт, исходящий из вполне определенного понимания <em>национального государства</em>, сформировал общую эпистемологическую рамку для изучения политик, направленных на примирение враждующих сторон. Основная идея, заложенная в понятие “постконфликт”, – возвращение к миру. Однако, как показывает опыт, речь идет, скорее, о мире <em>de</em><em> </em><em>jure</em>, чем <em>de</em><em> </em><em>facto</em>, о мире, установленном извне, а не выросшем изнутри, из переговоров между противодействующими группами. Такой диалог затрудняется прямым или косвенным участием сторон в насильственных действиях друг против друга, массовыми перемещениями населения. Термин “постконфликт” означает не восстановление <em>status</em><em> </em><em>quo</em>, а глубокую реорганизацию всего общественного устройства, включая новые линии сегрегации и новые формы солидарности.

Неудивительно, что политики “постконфликтного урегулирования” практически нигде не привели к действительному примирению. Напротив, они породили структурные кризисы экономики и затяжные дипломатические кризисы, препятствующие установлению нормальной мирной жизни и приводящие к новым всплескам насилия, которое тоже становится структурным. Эта констатация несовершенства или неадекватности аналитических инструментов для понимания происходящего спровоцировала интерес научного сообщества к более глубокому антропологическому изучению взаимосвязанных, но не синонимичных феноменов насилия и конфликта. Так, с 2015 г. на базе французского Фонда наук о человеке действует международный семинар “Насилие и выход из него”, основанный М. Вевьеркой¹. В конце 2018 г. на базе Университета Лион-2 начала свою работу международная исследовательская группа “Постконфликт” (инициатор и координатор – Д. Димитриевич). Кроме французских антропологов, составляющих в ней большинство, в группу вошли ученые из Сербии, Италии, Бразилии, а также из России – автор этих строк.

На протяжении 2019 г. в центре нашего исследовательского интереса была роль государства в возникновении конфликта и борьбе с ним, а также альтернативные практики организации жизни общества и обеспечения минимального уровня потребностей населения, включая потребность в безопасности, в отсутствие государства. На основании докладов, прочитанных и обсужденных на семинаре, написаны статьи, объединенные темой “Антропология государства”.

Большинство современных неразрешенных (неразрешимых?) конфликтов представляются результатом ослабления или распада национальных государств, которые не в состоянии удерживать монополию на легитимное насилие и тем самым гарантировать безопасность своих граждан перед лицом как внешних, так и внутренних угроз. Демонстрируя свою слабость и несостоятельность, такие государства открывают путь для внешних вмешательств под благородным предлогом прекращения насилия или защиты демократии. Формы такого вмешательства, разработанные, в частности, ООН, не принимают в расчет глубинные корни каждого конкретного конфликта. Более того, так наз. международное сообщество действует небеспристрастно, как правило, открыто принимая сторону одной из сторон. Так, оно поддержало мятежников в их борьбе против государства в Косово или Сирии, но отказалось поддержать выступление каталонцев или признать референдум в Крыму. Помимо ООН и иных международных структур во внутренние дела национальных государств (в частности, своих бывших колоний или государств, входящих в их “сферу интересов”) явно или скрыто вмешиваются и отдельные державы. В результате внутренние конфликты зачастую превращаются в гибридные войны, сталкивающие между собой внешних (по отношению к охваченной противостоянием территории) игроков.

“Постконфликтное урегулирование” маскирует структурное насилие “великих держав” в отношении государств, страдающих от дефицита легитимности и не способных противостоять приватизации насилия. Военные операции международного сообщества или отдельных государств против другого государства – члена ООН не считаются войнами, хотя сеют разрушения и порождают организованный хаос, провоцируя гуманитарные кризисы и потоки беженцев, как это имело и имеет место в Косово-Метохии (см. статью Д. Димитриевича в этом блоке) или в Сирии (см. статью М. Сахи).

Многие конфликты обречены на долгую жизнь, поскольку силы, заинтересованные по тем или иным причинам в их продолжении или в постоянном сохранении ситуации “ни войны, ни мира”, обладают бо́льшими ресурсами в сравнении с теми, кто стремится к их прекращению. С течением времени все более широкие слои населения находят свою нишу в “экономике войны”, возникают альтернативные структуры управления, тогда как коррумпированные правительства и слабо контролируемые ими армии, практикуя “управление с помощью насилия”, эксплуатируют, разоряют, грабят и убивают мирных жителей, как это происходит в Мали и Буркина-Фасо (см. статью Ж. Бужю).

Обыденное бесчинство правоохранительных органов, а иногда и применение военной силы в отношении гражданского населения одновременно с невозможностью обеспечить безопасность даже жителям крупных городов, включая столицу, характеризует ситуацию в Бразилии (см. статью Ф. Мота). Здесь государство, формально правовое и демократическое, противопоставляет себя значительной части собственного населения, как бы по умолчанию “не заслуживающей доверия”. Результатом такой политики становится общее снижение уровня доверия между гражданами, а также граждан к государству. В свою очередь, при низком уровне доверия демократический порядок, основанный на легитимном представительстве, просто нежизнеспособен.

Примером “общества всеобщего недоверия” может служить Корсика (см. статью Е. Филипповой), где после полувекового конфликта и недавнего прихода к власти националистов (2015 г.), несмотря на заявление последних о прекращении вооруженной борьбы, по-прежнему не удается выстроить доверительные отношения ни между регионом и Французской Республикой, ни между различными фракциями/течениями националистов; население не чувствует себя в безопасности из-за роста безадресного, диффузного насилия и вынуждено прибегать к гражданским инициативам самозащиты для противодействия организованному бандитизму.

Все рассмотренные случаи свидетельствуют о глубокой дисфункции национального государства как формы политической организации человеческого общества, об ослаблении доверия к нему населения (отсюда, в частности, повсеместное снижение электоральной активности). Именно банкротством национальных государств объясняются попытки организации альтернативных структур управления, иногда имитирующих “классическое” государство, а иногда радикально противопоставляющих себя ему. Тем не менее различные идентитарные сообщества по всему миру продолжают стремиться к обретению статуса независимого государства, апеллируя к “праву наций на самоопределение” и не отдавая себе отчета в том, что границы этого самоопределения неуклонно сжимаются по мере роста структурного неравенства. И хотя, по-видимому, следует признать, что нация не может полноценно существовать и развиваться без государства (обратное неверно), из этого не следует, что им обоим на смену не придут новые формы солидарности людей и новые способы управления миром.