Везде
Ivan Poliakov’s Collection as the First Experience of an Integrated Photo Research of Western Siberia
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Ivan Poliakov’s Collection as the First Experience of an Integrated Photo Research of Western Siberia
Annotation
PII
S086954150012349-3-1
DOI
10.31857/S086954150012349-3
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Ekaterina Tolmacheva 
Affiliation: Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (Kunstkamera), Russian Academy of Sciences
Address: 3 University Emb., St. Petersburg, 199034, Russia
Edition
№5
Pages
35-53
Abstract

The article examines an early collection of photos related to ethnographic studies of the Ostyaks (Khanty), which is kept at the Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (Kunstkamera) of the Russian Academy of Sciences. These photographic documents were created by the zoologist Ivan Polyakov in collaboration with the photographer Ignatii-Anton Liutik in 1876 during their trip along the Ob river valley. I consider the documents in the context of specificities of the early ethnographic photorecording, as well as in the context of social history, culture, and everyday life of the Ostyaks living along the banks of the Irtysh and Ob rivers and in the Ob Gulf area. The article draws on a variety of historical documents available at Russian archives and on Poliakov’s published report. I pay special attention to the museum history of the collection, its perception by contemporaries, storage and museumification. The description and thematic classification of groups of photographic documents helps us to uncover the possibilities and methods of field photo work of the 1870s, and cast a look on the Ostyak culture through the prism of the researcher’s and photographer’s backgrounds.

Keywords
fieldwork, ethnographic studies, Khants, photography, visual anthropology, ethnographic sources, museum collection
Date of publication
28.12.2020
Number of purchasers
8
Views
495
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf Download JATS
1 В 1870 годы в России начинается развитие экспедиционной и, в частности, этнографо-антропологической фотографии. Подъем интереса к новому способу фиксации культуры связан с этнографической выставкой, которая прошла в Москве в 1867 г. и вызвала широкий общественный резонанс. На выставке впервые экспонировались фотоматериалы, представлявшие народы, живущие на территории Российской империи. Современники увидели возможности фотографии как нового визуального метода исследования традиционного быта.
2 В конце XIX в. появляются первые методики и технические рекомендации по фотоработе в условиях экспедиционных исследований (Edwards 1992: 4; Наставления для… 1875). Разнообразный национальный состав страны предоставлял широкое поле деятельности ученым-этнографам, стремящимся не только собрать новые данные о разных народах, но и рассматривающим эти народы как самобытные уникальные составляющие культуры государства.
3 В 1870–1880 годы на этапе зарождения научной фотографии к съемкам привлекались в основном студийные фотографы. Организовать процесс непрофессионалу было сложно: приобретение фототехники было делом дорогостоящим, а освоение технологии – непростой задачей. Как правило, предпочтение отдавалось портретной съемке в персональных студиях. Оказавшись за пределами своего рабочего помещения, в экспедиции, профессионалы не могли изменить устоявшегося мышления и методов работы и продолжали создавать постановочные портреты. Во многом по этой причине в ранней этнографической фотографии преобладают статичные съемки людей и почти отсутствует более широкая визуализация повседневной жизни. Фотохудожники не преследовали этнографических целей, не задумывались над методами научной фиксации, а делали ставку на красоту и качество исполнения. Они рассматривали свою работу как коммерческий проект, создавали произведения искусства, пытались отразить не столько реалии, сколько наиболее яркие, экзотические стороны быта (Geary 1986: 93).
4 Понимание того, что для проведения комплексной фотофиксации жизни сообщества недостаточно поверхностного знакомства с ним, пришло не сразу. Чтобы почувствовать, понять и описать культуру, в нее нужно вжиться, а на это, как и на установление связей с людьми, необходимо время. Этого времени зачастую не хватало: как правило, путешествия-исследования 1870–1880-х годов в Российской империи охватывали большие территории, что требовало активного передвижения и не позволяло надолго задерживаться в одном пункте. Таким образом, этнографические фотодокументы нередко оказывались поверхностными фрагментами, вырванными из контекста, и отличались бедностью и однообразием сюжетов.
5 Особенности, характерные для ранней российской этнографической фотографии, создававшейся в ходе экспедиционных исследований, можно проследить на примере коллекции И.С. Полякова (МАЭ № 106А) из фонда Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН1 (далее – МАЭ). Это собрание, являясь уникальным, представляет особый интерес для исследователей, поскольку отражает методики и подходы к экспедиционной фотосъемке того времени, иллюстрируя предпочтения в выборе объектов, сюжетов и ракурсов. В коллекции заметно влияние научных идей и технических возможностей 1870-х годов, она, в отличие от других собраний этого периода, состоит не из случайных фотографий, а представляет собой тематическую серию материалов. Рассмотрение подобной фотоколлекции в контексте истории экспедиционного исследования, биографии собирателя и анализа композиции основных сюжетов позволит проанализировать ранние этапы и механизмы становления научного фотоисточника/визуального документа, а также покажет ситуативную и конъюнктурную обусловленность зафиксированных тем.
6 В 1876 г. зоолог Иван Семенович Поляков совершил научную поездку в долину р. Оби. Результатом его исследований стали письменные, визуальные и вещественные данные об образе жизни, основных занятиях и взаимодействии местного населения – остяков2 − с русскими поселенцами, работниками рыболовецких артелей и промышленниками. По завершении экспедиции ученым был написан отчет – полноценное исследование рек Иртыш и Обь (в т.ч. зоологии рыб), геологии, ботаники и истории региона, а также ситуации в рыбопромышленности (Поляков 1877). В отчете значительное внимание уделено описанию этнографии местных жителей, начиная от их происхождения и заканчивая различными бытовыми особенностями. Таким образом, имеется довольно много информации об экспедиции: известны ее сроки, маршрут, цели, задачи и проч. Некоторые нюансы полевого опыта исследователя можно проследить благодаря имеющейся переписке с коллегами и официальным бумагам. Подобный комплекс сведений в приложение к коллекции фотодокументов – большая редкость для научных изысканий рассматриваемого периода.
7 * * *
8 Иван Семенович Поляков (1845–1887) родился в казацкой станице около г. Троицкосавска3 в семье бедного сибирского казака (Решетов 2002). Мать будущего исследователя была из местных бурят. На талантливого мальчика обратили внимание еще в школе и отправили учиться в Иркутск в военное училище для подготовки военных писарей. По окончании учебного заведения И.С. Поляков становится преподавателем. В 1866 г. Иван Семенович отправился в одно из первых своих путешествий: в качестве препаратора-натуралиста он работал в Олекминско-Витимской экспедиции. В 1867 г. уже как физико-географ молодой преподаватель побывал в Восточном Саяне. Здесь же он получил первый опыт археологических, антропологических и этнографических исследований, собрав специальные коллекции.
9 Благодаря поддержке и влиянию известных общественных деятелей Сибири, таких как М.В. Загоскин и П.А. Кропоткин, И.С. Поляков смог продолжить свое образование. В 1870 г. будущий ученый поступает на естественно-историческое отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, а в 1874 г. оканчивает его. Вскоре И.С. Поляков был принят на внештатную должность хранителя в отдел позвоночных Зоологического музея Императорской Академии наук. В 1881 г. Иван Семенович защитил диссертацию и был оформлен официально ученым-хранителем. Заслуги И.С. Полякова как участника множества разноплановых экспедиций были оценены Русским географическим обществом (ИРГО), он был избран его членом-сотрудником и постоянно привлекался к работе в разных отделениях и комиссиях ИРГО. В своих исследованиях И.С. Поляков уделял внимание не только зоологическим и палеонтологическим проблемам, он интересовался археологией, антропологией и этнографией, геологией, географией, ботаникой и проч.; ему удалось собрать материалы, хранящиеся в нескольких научно-исследовательских организациях Санкт-Петербурга.
10 Заканчивая краткую биографию ученого, отметим некоторые аспекты, позволяющие понять особенности его исследовательской деятельности. И.С. Поляков пользовался значительным научным авторитетом в силу своих заслуг, однако в академической среде Петербурга он не стал своим, оставаясь до конца жизни маргиналом, выходцем из низших слоев. Несмотря на образование, значительный вклад в науку, большую экспедиционную деятельность, в личной жизни он оставался одинок. Отчасти это подтвердил и Н.М. Ядринцев, сказавший на похоронах исследователя, что петербургская научно-культурная среда не приняла И.С. Полякова, и у него не появилось близких друзей (Ядринцев 1887: 16). Интересно то, что современники считали Ивана Семеновича демократом, отмечая, что либеральность взглядов привела его “к служению человечеству и самой обездоленной его половине” (Устинович, Мендельсон 1935: 300). Однако можно полагать, что карьерные достижения И.С. Полякова, как и само проживание в Петербурге, свидетельствуют в большей мере об умеренности его взглядов, несмотря на его тесное общение с рядом достаточно радикально настроенных ученых и общественных деятелей.
11 В силу, с одной стороны, своего происхождения, а с другой – образования, а также вследствие долгого пути к заслуженному признанию И.С. Поляков был хорошо знаком с жизнью различных слоев общества и многих народов страны, и это давало ему широкое поле для изучения и сравнения. Ученый не был абсолютно чужим аборигенным культурам, он хорошо понимал особенности быта и трудности существования малых народов. Возможно, именно это позволяло ему налаживать близкие взаимоотношения с представителями разных этнических сообществ. Подобный опыт не мог не отразиться в его исследовательской работе и в созданных им или при его участии визуальных документах. А частые командировки, вероятно, позволяли И.С. Полякову покинуть, хотя бы на время, тяготившую его столичную среду.
12 Экспедиция 1876 г.
13 Кому принадлежала идея организации экспедиции в долину р. Оби, точно установить не удалось. Инициатива могла исходить от местных купцов и промышленников, которых интересовало состояние дел в рыбопромышленности (Решетов 2002: 184). И.С. Поляков писал: “Летом берега Оби оживляются сотнями людей для рыболовства из окрестностей Тобольска. На всех главных песках4 живет 40–80 человек рабочих с хозяевами, приказчиками” (Поляков 1877: 47). Именно эта оживленная деятельность, видимо, и привлекла внимание и ученых, и местного руководства. Предположительно, сам Иван Семенович собирался написать диссертацию по зоологии рыб р. Оби. В постановлении физико-математического отделения Императорской АН о его командировании говорится в т.ч. о том, что необходимо обратиться к генерал-губернатору Западной Сибири Н.Г. Казнакову с просьбой об оказании содействия И.С. Полякову при его исследовании зверей и рыб, а также звероловства и рыболовства по течению р. Оби (Поляков 1877: 4). Сам же Н.Г. Казнаков попросил исследователя уделить особое внимание взаимоотношениям рыбопромышленников и местных жителей (Поляков 1877: 45).
14 27 мая 1876 г. И.С. Поляков отплыл из Тобольска и начал свою экспедиционную работу. Он прошел на лодке по Иртышу до места слияния с Обью, спустился вниз по Оби до Обдорской губы и далее до р. Надым. В с. Самарово5 Иван Семенович получил большую крытую восьмивесельную лодку для своего дальнейшего плавания. Предоставил ее местный крестьянин Василий Земцов. Интересно, что об этой лодке ученый узнал еще в Петербурге из письма ее владельца. В. Земцов сообщал, что в апреле 1875 г. ему стало известно, что через год через с. Самарово должны будут следовать в с. Обдорск6 исследователи из Бремена А. Брэм и О. Финш. Осознавая важность этой экспедиции и зная, что из Самарово можно попасть в Обдорск только по воде, В. Земцов изготовил каюк. Однако позже он услышал о планируемом путешествии И.С. Полякова и решил предоставить эту лодку ему. Бременской же экспедиции он выдал две другие крытые лодки (Поляков 1877: 26).
15 И.С. Поляков встретился с А. Брэмом, О. Финшем и волонтером графом К. фон Валдбург-Цейль-Транхбургом в с. Сухоруково на р. Оби 24 июня 1876 г. (СПФ АРАН 3. Л. 3–4об). Общение длилось около четырех часов. Иван Семенович пригласил местных жителей: женщины пели и танцевали для гостей. Интересное замечание в связи с этим сделал А. Брэм: “Хорошо делать наблюдения над жителями, участвуя в их делах и увеселениях” (СПФ АРАН 3. Л. 3об).
16 20 июня И.С. Поляков отплыл из Самарово и 8 июля прибыл в Березово, где пробыл восемь дней. Первая после Березово остановка была сделана в Пугорских юртах7, а после этого исследователь останавливался во всех рыболовецких селениях по ходу продвижения по р. Оби. Добравшись до с. Обдорск, 10 августа путешественник отправился исследовать Обскую губу, где провел около трех недель. Здесь он вновь пересекся с участниками немецкой экспедиции. 9 сентября 1876 г. И.С. Поляков отправился в обратный путь, поднявшись вверх по Оби до Тобольска на пароходе “Сибиряк” (Поляков 1877).
17 Фоторабота в экспедиции. Во вступлении к своему отчету И.С. Поляков пишет:
18 Для описания человека имеется значительная этнографическая коллекция, заключающая в себе различные домашние принадлежности и орудия, в числе которых находится собрание орудий каменного века, вместе с современными черепами, фотографическими карточками и пр. Весь этот, как естественно-исторический, так и антрополого-этнографический материал получит особенную цену при сравнении его с подобного же рода предметами из соседних и более отдаленных стран и эпох (Поляков 1877: Вступление).
19 Отсюда мы заключаем, что фотоматериалы исследователь считал не менее важными, чем другие виды источников8. К тому же визуальные данные служат великолепной иллюстрацией к его отчету, остается только сожалеть, что они не были опубликованы в тексте.
20 В нашем распоряжении есть некоторые дополнительные сведения, которые позволяют понять, как планировалась и проводилась фоторабота. И.С. Поляков писал, что хотел бы отметить “связь и гармонию, которые существуют между природой страны и ее обитателями”, тем более что “в складе их (остяков. – Е.Т.) жизни сохранилось много первобытного; остяк до сих пор стоит в самом тесном соприкосновении с природою” (Поляков 1877: Вступление, 22). К сожалению, имеющиеся тексты не разъясняют, изначально ли собирался исследователь фиксировать бытовую сторону жизни остяков или его привели к этому обстоятельства. О. Финш и А. Брэм отмечают, что И.С. Поляков сконцентрировал свое внимание на изучении страны и ее населения, т.к. из-за высокой воды не мог заниматься рыбной ловлей (Финш, Брэм 1882: 320). Из материалов отчета и из переписки видно, что И.С. Поляков в начале путешествия изменил план исследования. Он отмечает, что внимательно изучал существующие в рыбопромышленности порядки, а также отношения русских и остяков. В одном из писем он говорит, что записал в дневник “биографию” рыбного и звериного промысла каждого, живущего по берегам Иртыша остяка, с которым довелось пообщаться (СПФ АРАН 3. Л. 1об). Можно предположить, что идеи эти вынашивались еще на этапе подготовки экспедиции, т.к. Иван Семенович уделял много внимания предварительному знакомству с имеющейся информацией о населении в долине Оби. Так, например, среди документов И.С. Полякова в Архиве АН хранится рукопись со статистическими таблицами 1875 г. “Памятник о народонаселении IV участка Тобольского округа и о земледельческой промышленности и разной торговой деятельности жителей его” (СПФ АРАН 2). Возможно, исследователь изначально планировал подойти к изучению рыб и рыбопромышленности в контексте взаимодействия природы и людей.
21 И.С. Поляков нанимает для фотоработы профессионального фотографа в г. Тобольске. К сожалению, нам неизвестно, был ли это случайный выбор исследователя или специалист уже как-то зарекомендовал себя. Сам И.С. Поляков пишет о нем следующее: “При выезде из Тобольска я получил возможность нанять на время путешествия в долине реки Оби до Обдорска или даже до устья реки весьма добросовестного фотографа г. Лютика” (СПФ АРАН 3. Л. 1об; Поляков 1877: 22). Интересно, что ни в опубликованном отчете о путешествии, ни в своих письмах И.С. Поляков больше не упоминает об этом человеке, несмотря на то что проработал с ним несколько месяцев. Даже имя фотографа оставалось неизвестным. Объяснить такое молчание можно тем, что г. Лютик был ссыльным, и нельзя было распространяться о его персоне. Это объяснение отчасти основывалось на явно польской фамилии фотографа. Данный факт подтвердился архивными документами. Игнатий-Антон Игнатьев Лютик (родился 12 июня 1844 г., умер 27 мая 1880 г. в г. Тобольске от чахотки) римско-католического вероисповедания происходил из дворян Ковенской губернии Шавельского уезда. В ссылке с лишением всех дворянских прав он оказался за участие в польском восстании 1863–1864 гг. Обучившись фотографическому делу, Лютик работал в фотоателье, принадлежавшем жене политического ссыльного Томашевича, а позже в фотозаведении купца Сыромятникова. В дальнейшем, незадолго до смерти, Игнатий Лютик приобрел собственную студию. Интересно, что в течение всех лет работы фотографом он имел проблемы с властями, которые пытались запретить ему данный вид деятельности, а он доказывал, не всегда успешно, что ему дозволено заниматься фотографическими работами (ГАТ 1. Л. 18об–19; ГАТ 2. Л. 1–1об, 10–11; ГАТ 3. Л. 5, 7–8об). Таким образом, съемки в экспедиции выполнялись профессионалом, о чем свидетельствуют снимки, и остается только сожалеть, что нет никаких личных записей И.С. Полякова о работе с этим человеком.
22 Возможно, Иван Семенович мог фотографировать и сам, но его упоминаний об этом не найдено. Наше предположение основано на воспоминании исследователей бременской экспедиции о том, что в момент встречи в Сухоруковском И.С. Поляков фотографировал группу остяков. При этом О. Финш и А. Брэм отметили интересный факт: некоторые мужчины были переодеты в женский костюм (Финш, Брэм 1882: 320). В коллекции Ивана Семеновича есть фотография “Пляска остяков над шкурой убитого медведя” (МАЭ № 106A-34), подходящая под это описание. На ней зафиксированы пятеро мужчин, один из которых одет, как женщина. Об этом ли снимке идет речь – неизвестно, т.к. место съемки не указано.
23 И.С. Поляков собирался сам обнародовать фотоматериалы, о чем и договорился с Лютиком (СПФ АРАН 3. Л. 1об–2об), а альбом с фотографиями планировал передать лично в Академию наук. Один экземпляр отпечатков он хотел отправить генерал-губернатору Западной Сибири Н.Г. Казнакову в знак благодарности за содействие в путешествии и за гостеприимство, которым пользовался в Омске. О судьбе этого альбома, также как и о негативах, с которых были напечатаны фотографии, на сегодняшний день ничего неизвестно, т.к. официально эти документы не обнародованы.
24 Вся коллекция выглядит завершенным проектом, тематической серией, где данные объединены общим содержанием и дополняют друг друга. Исследователь попытался создать образ остяков долины Оби как людей, живущих в гармонии с природой и ведущих натуральное хозяйство. Фотографии довольно ярко демонстрируют связь этого народа с окружающей средой через создание определенного контекста: через отражение традиционных занятий местных жителей, их обрядовых действий, жилищ, предметов материальной культуры. Общий антураж подчеркивает наивность, простоту, кротость и миролюбие остяков, не осознающих, что им несет цивилизация (Поляков 1877: 66). Здесь можно провести параллель с текстом отчета об экспедиции, где традиционная рыбная ловля местных жителей противопоставляется промышленной, часто варварской рыбодобыче. Интересно, что на фотографиях зафиксированы не какие-либо аспекты работы пришлых промысловых артелей, а этнографические особенности повседневной жизни остяков с постоянными отсылками к рыболовецкой деятельности.
25 В построении сюжетов отразилась одна из ярко выраженных тенденций последней трети XIX – начала XX в. – изображение народов Сибири как незнакомых с благами цивилизации и живущих в единении с природой. Выделение и фотофиксация только традиционных культурных характеристик прослеживается в работе многих исследователей. На фотодокументах современные, не свойственные в прошлом изучаемому сообществу вещи ретушировались или различными способами убирались из кадра. Такое восприятие и идеализация прошлого нашли отражение и в фотоискусстве; своего апогея эти процессы достигли в работах Э. Куртиса – основателя особого стиля фотосъемки с эмоциональными художественными изображениями уходящей натуры. Отметим, что и в российской фотографии был яркий представитель этого направления, ныне почти забытый фотограф Н.А. Лобовиков (Kendall, Mathe 1997: 29, 103; Heintze 1990: 142; Gidley 2000; Dippie 1992; Морозов 1961: 145).
26 Музейная история фотоколлекции. Интересна и показательна музейная история фотоколлекции И.С. Полякова. К сожалению, собрание попало в МАЭ до того, как фотофонд получил официальный статус – в то время еще не была отработана единая система регистрации и хранения визуальных документов, а неделимость авторского сбора не была приоритетом музеефикации. Фотографии, отснятые в ходе одной экспедиции 1876 г. и переданные в музей одним собирателем, оказались разделены между отделами и коллекциями.
27 Точный год передачи коллекции в МАЭ неизвестен. Однако впервые эти изображения перечисляются в 1879–1881 гг. в двух документах, составленных хранителем музея Ф. Руссовым: 1) “Список фотографий представителей различных народностей России полученные от И.С. Полякова” (СПФ АРАН 1. Д. 21); 2) “Каталог фотографий с изображениями типов разных народов, бытовых их принадлежностей и видов местностей, имеющих интерес антропологический или этнографический” (СПФ АРАН 1. Д. 19).
28 Вероятно, на момент поступления в МАЭ фотодокументы 1876 г. были объединены в альбом (СПФ АРАН 3. Л. 1об). Фотоколлекция была зарегистрирована в фонде музея под № 106 только в 1903 г. В первой описи за авторством Е. Петри отмечено, что изображения поступили в Кунсткамеру в 1880 г. и что для аннотирования были использованы имеющиеся на них надписи, сделанные Ф. Руссовым, возможно, на основании каких-то документов И.С. Полякова. В дальнейшем к номеру коллекции была добавлена литера А во избежание путаницы, т.к. под номером 106 числились и вещевые сборы, привезенные И.С. Поляковым из долины р. Оби. Таким образом, 64 фотоотпечатка из экспедиции И.С. Полякова 1876 г. зарегистрированы в музейной коллекции МАЭ под № 106А. Изображения были описаны не в той последовательности, в которой они создавались в ходе путешествия, что является значительным упущением. Кроме того, четыре фотографии из рассматриваемой серии, на которых зафиксированы русские, проживавшие в долине Оби, оказались отделены от основной (сибирской) части – эти снимки хранятся отдельно, теряясь в общей массе документов, и только при внимательном изучении можно заметить, что они имеют отношение к собранию И.С. Полякова. Отметим, что коллекция МАЭ № 106А не ограничивается этими отпечатками: в ее состав включены разнообразные фотодокументы, приобретенные исследователем в ходе путешествий по стране и контактов с коллегами и фотографами.
29 К материалам И.С. Полякова из долины р. Оби нужно отнести еще 12 неучтенных снимков, которые в соответствии с музейной документацией числятся как утратившие легенду. Они зарегистрированы в коллекции МАЭ № 1695 среди изображений без сопроводительных документов. Интересно, что эти отпечатки не фигурируют в уже упоминавшемся “Списке фотографий представителей различных народностей России…”, однако они отмечены в документе с названием “Каталог фотографий с изображениями типов разных народов…” (СПФ АРАН 1. Д. 19. Л. 4об). Обращает на себя внимание их несомненное сходство с остальными фотоматериалами из экспедиции И.С. Полякова 1876 г.: технически они выполнены в той же изобразительной манере. Почему эти снимки исчезли из “Списка фотографий…” и оказались вне основной коллекции, остается только гадать. Возможно, они попали в другую группу материалов на основании “видового”, а не этнографического содержания. Фотографии из коллекции МАЭ № 1695 сняты в основном с высоких точек, т.к., видимо, возможности техники не позволяли иным образом зафиксировать широкоформатный сюжет. То, что эти материалы относятся к экспедиции 1876 г., подтверждает тот факт, что на них изображены пункты по пути следования ученого. В одном из писем и в отчете И.С. Поляков писал: “Благодаря ему (Лютику. − Е.Т.) я имею в настоящее время коллекцию весьма удовлетворительных фотографических карточек, представляющих вместе с типами местностей и местных жителей, преимущественно остяков” (Поляков 1877: 22) и “Дорогой по Иртышу сделано около 25 довольно больших фотографических карточек мест по Иртышу и жителей остяков” (СПФ АРАН 3. Л. 1об–2об).
30 Интересна в этой связи судьба двух одинаковых отпечатков – единственного в коллекции изображения самоедов с р. Лямин-Сор9. В “Списке фотографий представителей различных народностей России…” имеется пометка о двух экземплярах (СПФ АРАН 3. Л. 3), однако один из них оказался в коллекции МАЭ № 106А-71, а второй в коллекции МАЭ № 1695-151.
31 К сожалению, о технической стороне фотоработы в экспедиции в опубликованном отчете нет никакой информации. Лишь однажды отмечается, что вода Оби и Сосьвы содержала много металла, т.к. способствовала восстановлению фотографических принадлежностей (Поляков 1877: 174). В тексте отчета есть лишь одно упоминание о съемке конкретной фотографии МАЭ № 106А-6 “Рабочий на рыболовецких приисках”:
32 Но в особенности поразил меня своим видом один из них (речь о рабочих на рыболовецком песке. – Е.Т.): щеки и глаза впалые, цвет лица изнеможенный, рот с оскаленными зубами, как у покойника, руки исхудали, а ноги, как бревна, распухли, так что я едва мог поднять и поставить его, чтоб снять с него фотографию; одетый в заплатанное овчинное рубище, он представлял из себя только тень живого человека (по забору он взят уже больной из дому) (Поляков 1877: 94).
33 Большинство отпечатков, относимых к экспедиции 1876 г. и исполненных фотографом Лютиком, изготовлены в особой технике – со скругленными углами. По-видимому, края пришлось обрезать из-за неравномерного разлития светочувствительного состава (коллодиона) по поверхности стекла: при подготовке негатива жидкость, растекаясь от центра, неровно легла на углах. Такое часто случалось при работе с мокрым коллодионом, т.к. пластины негативов приходилось подготавливать, наливая жидкую эмульсию на стеклянную основу, непосредственно перед самой съемкой, как того требовала технология.
34 Отпечатки из коллекции МАЭ № 106A сделаны на тонкой альбуминовой бумаге (основной материал, применявшийся для печати фотографий в 1870-е годы); они были наклеены по 1–4 штуки на листы картона. Все изображения подписаны чернилами, часть подписей продублирована на немецком языке, на каждом листе картона внизу есть пометка: “И.С. Поляков 1880 г.”.
35 Те 12 фотографий, которые попали в коллекцию МАЭ № 1695, подписаны карандашом, а опись на них составлена в 1910 г. Кто аннотировал эти фото, остается неясным. Отметим, что одно изображение подписано чернилами другим почерком. Фотографии из коллекции МАЭ № 1695, по-видимому, были также наклеены по нескольку штук на листы картона, но позже разрезаны на отдельные снимки для удобства хранения. Почти на всех листах картонах из обеих коллекций имеются более поздние пометки.
36 В коллекции И.С. Полякова на многих фотографиях наблюдается размытие (в виде закручивающегося вихря) изображения к краям при четком центре, наиболее ярко это проявляется при увеличении угла съемки. Данная особенность может быть связана как с использованием слишком выгнутых линз (апланатов) (когда создается дисторсирующий эффект, схожий с тем, что достигается по краям изображений при работе объектива “рыбий глаз”10), так и при съемке объективом с полностью открытой диафрагмой в условиях недостаточной освещенности. Такой дефект/эффект называется боке – это довольно популярный художественный прием в современном фотоискусстве.
37 Из-за слабой светосилы оптики на фотографиях наблюдается недостаточная проработка деталей изображения в темных и светлых зонах, особенно там, где много растительности. При этом почти нет дефектов, связанных с размытием при движении, что может свидетельствовать о хороших погодных условиях и об использовании коротких выдержек при проведении съемки. На значительной части видовых фотографий отмечается нерезкий передний план, что опять же характерно для объективов того времени, не дававших равномерной фокусировки по всей глубине кадра независимо от удаленности точки съемки. На изображениях видны довольно резкие контрасты: слабая чувствительность фотопластин не позволяла выровнять световой диапазон, и в яркий день темные детали становились черными, а светлые исчезали. Наилучшим качеством отличаются портреты, у которых есть однотонный фон: они, как правило, резкие, четкие, с плавными световыми переходами.
38 Состав фотоколлекции. Изображения, созданные в ходе исследования долины р. Оби, можно разделить на несколько типов: персональные или групповые портреты; общие ландшафтно-видовые изображения; жанровые сцены. Так как в своем исследовании И.С. Поляков довольно много внимания уделил этнографии остяков и описанию их характера, то и в его визуальных документах ярко отразилась именно эта тематика.
39 Значительная часть коллекции И.С. Полякова представлена портретами (что неудивительно, поскольку портрет – один из наиболее распространенных сюжетов этнографических фотосъемок XIX в.). Эти изображения довольно разнообразны, среди них можно выделить три основные группы: 1) портреты антропологические; 2) портреты в полный рост и погрудные стоящих и сидящих людей; 3) портреты с композицией из этнографических предметов. И хотя отнесение каждой фотографии к той или иной группе условно и основано на внешних характеристиках, все три группы изображений имеют свои отличительные особенности и цели создания.
40 Антропологические портреты11, представленные в коллекции, изготовлены в стиле, типичном для такого вида данных второй половины XIX в. Изображения однотипны, обычно на них крупно зафиксировано лицо человека – по возможности в фас и в профиль. Фоторабота в экспедиции И.С. Полякова проведена в соответствии с рекомендациями для антропометрических съемок, разработанными в связи с подготовкой этнографической выставки 1867 г. в Москве и позже незначительно доработанными (От фотографической комиссии 1866; Наставления для… 1875). В коллекции представлены одиночные или парные портреты. Отметим интересную особенность: видимо, для сравнения нередко фиксировали двух человек в одном кадре. Никаких измерительных приборов не применяли. Все портреты сняты на фоне светлой ткани и обрезаны в форме овала. Единообразие этой группы данных свидетельствует о том, что исследователь специально создал эту серию и, возможно, планировал использовать ее как приложение к собранному краниологическому материалу.
41

Рис. 1. Остячки из окрестностей Березова (фас и профиль). Оцифрованный альбуминовый фотоотпечаток. Тобольская губерния. Остяки (ханты). МАЭ № 106A-11, МАЭ № 106A-12
42 В отличие от антропологических, остальные портреты у И.С. Полякова выстроены несколько иначе: объекты съемки поставлены в кадре не столь жестко; позы более свободные; крупный план почти не используется; люди сидят, стоят, располагаются в несколько линий; часть изображений сделана на тканевом фоне, часть – без него. В коллекции представлено значительное количество групповых портретов – семейных или жителей одного поселения. Такие материалы отражают структуру малой семьи, одежду и прически людей, отдельные бытовые предметы и традиционные занятия изучаемого сообщества. Здесь можно наблюдать интересные групповые композиции, где одни люди сняты анфас, а другие – в профиль, с поворотом на ¾ или спиной. Таким образом демонстрировалась одежда остяков, однако эти фотографии не выглядят композиционно гармоничными.
43 Тканевый фон, использовавшийся для сьемки, появляется впервые на фотоматериалах, сделанных в районе р. Оби, – видимо, ткань приобрели в процессе путешествия. Этим объясняется и отличие пяти изображений, снятых в начале пути во время плавания по Иртышу: в качестве заднего фона на них использованы маленькие елочки. На двух снимках видно, что деревья срублены и поставлены или положены за спинами людей (МАЭ № 106А-43, -44, -45).
44 На портретных фотографиях, особенно там, где в качестве задника использована ткань, очень часто под ноги подстелены половички, коврики и проч. Светлый фон, как часто любят отмечать исследователи (Kendall, Mathe 1997: 29; Wright 1997: 44), можно воспринимать как попытку отделить фиксируемые объекты от окружающего мира. Однако чаще кусок материи становится условным разделителем, т.к. на многих изображениях снимаемая сцена не умещается в его пределах, поэтому можно предположить, что фон нужен был для того, чтобы люди не сливались с обстановкой, т.е. для создания контраста.
45 Нужно отметить довольно большое количество зафиксированных женских образов. Это тем более удивительно, т.к. у остяков существовал в прошлом и встречается в настоящее время так наз. обряд избегания, когда женщина должна прикрывать лицо перед всеми старшими мужчинами рода. Об этом, в частности, писал и сам И.С. Поляков (Поляков 1877: 53). В этой связи привлекает особое внимание то, что на портретах с крупным планом часто на женщинах вовсе нет головного убора, а если он есть, лица все равно открыты, тогда как на общих фото с жанровыми сценами, где фигуры людей мельче, можно увидеть накинутые, как и положено, платки (МАЭ № 106А-23, -32, -62). Возникает вопрос, насколько затрагивало традицию избегания фотографирование женщин. Конечно, исследователь находился вне общества с его правилами и запретами. Однако ситуация нестандартная, и остается только сожалеть, что отсутствует информация о том, как она разрешалась на месте. И.С. Поляков как человек, облеченный некоторой государственной властью в глазах местных жителей, мог попросить или потребовать отступить от правил, или он как чужой, не вписанный в социальную структуру остяков, действительно не подпадал под запреты.
46 Особняком в коллекции стоят два небольших комплекта фотографий, на которых изображены местные “князья”, как их называет И.С. Поляков. Один из них по фамилии Артанзиев, проживавший в с. Кушеватcком, упомянут в отчете исследователя (Поляков 1877: 71, 80). Из текста мы понимаем, что Иван Семенович довольно активно с ним контактировал, т.к. смог узнать ряд его семейных историй. “Князь” несколько раз в сопровождении семейства посещал каюк исследователя. Обе фотографии Артанзиева (на одной он сидит, на второй зафиксирован в полный рост) напоминают парадный фотопортрет (МАЭ № 106А-18, -20). На “князе” надета нарядная (не повседневная) одежда: жалованный кафтан из бархата с отложным воротником и шитьем и головной убор; соответственно случаю на грудь приколота медаль (Перевалова 2016: 168). В коллекции есть фото сына “князя” с супругой и снимок, запечатлевший всю семью Артанзиевых (МАЭ № 106А-19, -21). Эти две последние фотографии не отличаются по стилю от остальных портретных материалов экспедиции 1876 г. И сам “князь” уже не выделяется своим внешним видом и одеждой среди соплеменников.
47 Имя “князя” обдорских остяков Тайшина в отчете встречается в связи с упоминанием о калыме, взятом при замужестве его внучки (Поляков 1877: 151). В коллекции представлены два индивидуальных портрета Тайшина (МАЭ 106А-40, -41). На одном он изображен в обычной для остяков малице и ничем не выделятся среди других, запечатленных на снимке персон. На втором – он в парадной одежде, в такой же, как и “князь” Артанзиев, – в жалованном кафтане с медалью на шее. На столе стоит жалованный кубок, и “князь” придерживает руками жалованную грамоту, подтверждающую наследственные права. Интересно, что головной убор Тайшина отчасти напоминает конфедератку, подаренную его предшественнику Екатериной II (Перевалова 2016: 164). Для “парадного” портрета “князя” Тайшина использовали небольшой столик с композицией из различных предметов. Эта деталь также выглядит как отсылка к студийным работам. Возможно, И.С. Поляков обещал или планировал выслать семьям “князей” отпечатки.
48

Рис. 2. Портрет князя северных остяков Артанзиева. Оцифрованный альбуминовый отпечаток. Тобольская губерния. Остяки (ханты). МАЭ № 106A-18
49

Рис. 3. Портрет князя обдорских остяков Тайшина. Оцифрованный альбуминовый отпечаток. Тобольская губерния. Остяки (ханты). МАЭ № 106A-41
50 Такой интерес к людям, имеющим высокий статус, объясняется довольно просто: исследователю было необходимо выстроить отношения с местными лидерами, они же, в свою очередь, способствовали взаимодействию с другими представителями группы. Ситуация характерна для полевой работы того времени в разных уголках мира: вождей фотографировали чаще, чем рядовых членов изучаемого сообщества (Geary 1986: 95; Korlekar 2005: 5; Pankhurst 1992: 237–238). Тут важно отметить, что в подписях к фотографиям значатся только имена “князей”, имена всех остальных, запечатленных на снимках людей, не указаны. Эта особенность типична для ранней этнографической фотографии, когда зафиксированный человек (или группа людей) рассматривался не как отдельная личность, а как обобщенный характерный представитель целого народа. Такая идея ясно прослеживается и в отчете исследователя, где он все время пишет об остяке в целом, лишь изредка приводя конкретные примеры с указанием имен.
51 Третья группа портретов – своего рода переход от простого портрета (когда основной объект съемок – человек, его внешний вид) к жанровой сцене. На этих документах люди помещены в контекст бытовых предметов и запечатлены инсценировки различных повседневных занятий. Акцент сделан на съемке человека, а окружающая обстановка является дополнением, позволяющим раскрыть нюансы культуры. Такие материалы особенно важны в связи с тем, что зафиксировать движение было довольно сложно. Как отмечалось выше, чаще всего у исследователя, работавшего на обширной территории, не было возможностей для близкого знакомства с местным населением, он не мог наблюдать протяженные во времени процессы, поэтому и создавались статичные композиции, которые зритель должен был домысливать, представляя, как использовалась та или иная вещь и что она означает.
52 Жанровых сцен, характерных для этнографической фотографии, с изображением людей в процессе какой-либо деятельности, в коллекции немного. Подобные снимки в 1870-е годы были еще редки: существовавшее оборудование не позволяло установить короткую выдержку, необходимую для фиксации движения, кроме того, не было материалов с высокой светочувствительностью. Однако надо отдать должное и исследователю, и фотографу, несмотря на сложности, они все же попытались запечатлеть динамичную культуру. Особенно яркой получилась фотография, зафиксировавшая танец или ритуальную пляску (МАЭ № 106А-33). Если внимательно рассмотреть изображение, то можно обнаружить, что оно постановочное: музыкант не играет на инструменте, а смотрит в объектив; сзади вторым рядом стоят четверо мужчин, не участвующих в пляске, они просто позируют или создают массовку; две женщины и мужчина с правой стороны в линии “пляшущих” также стоят, приняв позы, и только крайний слева мужчина, размахивая рукой, наклонился влево и несколько увлек за собой одну из женщин – именно он и создал динамику в кадре. Вполне возможно, что это случайная ситуация, и такая композиция не была запланирована. Живость этому снимку придает и ракурс, обусловленный установкой фотоаппарата с наклоном относительно линии горизонта. Судя по размытости в правой нижней части изображения, там мог быть еще один человек, но он двигался быстро, поэтому попал в кадр лишь частично; его изображение оказалось смазано.
53

Рис. 4. Пляска остяков в Троицких юртах. Оцифрованный альбуминовый отпечаток. Тобольская губерния. Остяки (ханты). МАЭ № 106A-33

54 Очень близка по сюжету к “Пляске остяков в Троицких юртах” упоминавшаяся ранее фотография МАЭ № 106А-34 “Пляска остяков над шкурой убитого медведя”. Может возникнуть предположение, что оба снимка сделаны в одно и то же время, однако это ничем не подтверждается, а отличающаяся одежда людей свидетельствует, скорее, о различных времени и месте сьемок и, следовательно, об отсутствии связи между этими двумя сюжетами. Несмотря на то что второе изображение не столь динамично, как первое, за счет застывших в движении фигур тоже создается ощущение некоторой оживленности. Представленное на фото переодевание мужчины женщиной – не очень редкое явление в ранней фотографии12, хотя в данной ситуации необходимость этого сложно объяснить, т.к. нет информации о действии, разыгранном для съемки. Возможно, на отпечатке зафиксирован фрагмент ритуала (напр., окуривание медведя), который у северных остяков может исполнять только женщина (Соколова 2002: 48), а может, это просто какой-то танец.
55 В группе снимков жанровых сцен интересна фотография “Цингалинские остяки. Иртыш” (МАЭ № 106А-24) – на ней двое мужчин на лыжах в зимней охотничьей одежде, на земле лежит снег. То что эта фотография сделана в ходе экспедиции 1876 г., не вызывает сомнения. Удивляет снежный покров летом; на других снимках его нет. Можно предположить, что изображение было дорисовано, чтобы не возникало диссонанса между сюжетом и временем года. Точно это утверждать нельзя, однако при внимательном рассмотрении обнаруживаются “не зарисованные снегом” детали, а сугробы имеют очень правильную форму.
56 К ландшафтно-видовым изображениям можно отнести общие виды населенных пунктов из коллекции МАЭ № 1695, а также пейзажные снимки и снимки остатков поселения из коллекции МАЭ № 106А. В этой группе фотографий представлены материалы, на которых основным объектом фиксации были населенные пункты, однако в кадре есть и люди, специально расставленные на переднем плане. Многие изображения выполнены со смещением фокуса на задний план – на постройки, поэтому ближние объекты оказались нерезкими. На отдельных фотографиях из-за отдаленной точки съемки все детали сюжета слишком мелкие и нечеткие.
57 Предметная съемка – специальный вид научной этнографической фотографии – стала широко применяться исследователями довольно поздно. В коллекции И.С. Полякова встречается только одно такое изображение – снимок “шайтанчика” (вероятно, в данном случае, исследователь так назвал набор вещей, связанных со святилищем северных хантов) (МАЭ № 106А-28). Иван Семенович в своем отчете довольно много пишет о том, что представлял собой этот набор культовых вещей с антропоморфным изображением божества. И то, что был сделан такой снимок (единственный в своем роде), свидетельствует об особенном интересе ученого к этой детали быта остяков. Однако, судя по тому, что описания “шайтанчика” расплывчаты, И.С. Поляков до конца не разобрался во всех аспектах этого явления (Поляков 1877: 178).
58 Подписи под фотографиями довольно краткие, они отражают основной сюжет, в них указываются национальность людей и место съемки. И только в нескольких случаях имеется текст, дополняющий и поясняющий изображение, помогающий увидеть динамику статичного кадра, проясняющий контекст, в котором создавался сюжет.
59 Фотография МАЭ № 106А-42 (предположительно, оригинальный отпечаток утрачен, хранящееся в фондах музея изображение – пересъемка на негатив) представляет собой, на первый взгляд, групповой портрет, типичный для данной коллекции: сюжетная композиция, расположение людей в три уровня и прямой взгляд в кадр скорее соответствуют портретной, нежели событийной съемке. Однако по подписи мы понимаем, что это сцена суда, производимого “князем” Тайшиным. “Князь” на данной фотографии размещен в центре группы с теми же вещами, в тех же одежде и позе, что и на индивидуальном портрете. Интересно, что заявленная сцена напрямую не прочитывается, и только комментирующий текст позволяет нам домыслить представленное событие. Кроме того, стол и предметы на нем, как и одежда “князя”, не связаны с процедурой суда, а лишь свидетельствуют о праве на его проведение. Скорее всего, в обычной ситуации “князь” Тайшин, “разбирая дело”, не сидел в портретной позе за столом и не пользовался представленными на снимке атрибутами. Эта фотография в некотором смысле раскрывает обстановку, в которой был сделан рассмотренный выше индивидуальный портрет “князя” (МАЭ № 106А-41). В сцене суда виден тканевый фон, который отделяет созданную композицию от пространства за спинами участников съемки. И если в “парадном” портрете использование таких “технологий” не очевидно, то в изображении группы людей довольно ясно проявляется постановочность самой ситуации. Реальный процесс суда было бы сложно зафиксировать так, чтобы сюжет прочитывался без дополнительных пояснений, поэтому полномочия “князя” “подкреплены” подписью и антуражем.
60 Интересное описание сопровождает фотографию “Остяцкий дом в Филинских юртах” (МАЭ № 106А-65). На снимке люди, смотрящие прямо в камеру, зафиксированные в продуманных позах, изображают разные виды повседневной деятельности и демонстрируют бытовые предметы. Изображение объединяет множество сюжетов. Пояснение под названием снимка раскрывает нам только один из них: обработку крапивы. Женщины, размещенные в нижнем правом углу, представляют три стадии процесса. Хорошо видны вторая (толчет крапиву) и третья (прядет нити из растения) справа участницы “постановки”, а вот первая (обдирающая стебли крапивы) в кадр попала лишь частично, и только подпись проясняет, чем она занята. Видимо, именно этот сюжет, по мнению комментатора, был бы непонятен зрителю. Без специального пояснения можно не обратить внимания и на то, что под крышей дома вялится рыба, а вот мужчины, держащие различные рыболовецкие орудия, достаточно хорошо “прочитываются”.
61 Рисунок, сделанный на основе этой фотографии, опубликован в книге итальянского исследователя С. Соммье (Sommier 1885: 148). Интересно, что на нем полностью изображена первая справа женщина, которая обрезана на фотографии из коллекции МАЭ (МАЭ 106А-65). Вполне вероятно, С. Соммье использовал отпечаток из второго экземпляра фотоматериалов И.С. Полякова, где снимок оказался лучшего качества, а это подтверждает существование альбома, подаренного губернатору. Однако, возможно, для создания рисунков С. Соммье воспользовался другими отпечатками (т.к. в его книге опубликовано более десяти рисунков, основой для которых послужили фотодокументы, представленные в двух коллекциях МАЭ), и тогда, вероятно, можно предположить существование еще одного комплекта снимков из экспедиции 1876 г.
62 Почему другие сюжетные фотографии не были прокомментированы столь же подробно? Возможно, И.С. Поляков особо выделил этот снимок, т.к. в своем отчете он не только уделил внимание изготовлению волокна из крапивы, но и отметил, что в этом процессе применялись орудия, аналогичные тем, что он находил на севере России; исследователь относил эти орудия к каменному веку (Поляков 1877: 71).
63

Рис. 5. Остяцкий дом в Филинских юртах. Оцифрованный альбуминовый отпечаток. Тобольская губерния. Остяки (ханты). МАЭ № 106A-65
64 В изображение «Добывание “деревянного” огня у остяков» (МАЭ № 106А-66) авторы, по-видимому, вкладывали значительно больше смыслов и информации, чем отразилось в названии. На переднем плане, действительно, показан процесс добывания огня, однако композиция этим не ограничивается. На снимке зафиксированы две женщины, держащие ведра на коромыслах, и несколько других “действующих лиц”, явно играющих какие-то роли. Сюжет абсолютно постановочный, и все эти люди прямо и напряженно смотрят в кадр. Композиция свидетельствует о том, что была сделана попытка зафиксировать какую-то жанровую сцену, однако текстовой комментарий в документах отсутствует, и теперь можно только предполагать, что же хотел сказать нам автор.
65 * * *
66 Этнографических фотопроектов, которые отличает комплексная фиксация разных сторон традиционного быта, до середины 1880-х годов известно немного. На этом фоне собрание И.С. Полякова является одним из ярких примеров применения новой технологии в научном исследовании – примеров, наглядно демонстрирующих специфику и возможности ранних этнографических фотосъемок в полевых условиях. А разноплановый комплекс сопроводительных документов дает возможности для проведения сравнительных исследований, в т.ч. для сопоставления разных способов фиксации данных и их репрезентации на различных носителях. Обработка коллекции МАЭ № 106А позволяет ввести в научный оборот новые ранние фотоматериалы, а первичный анализ визуальных документов в контексте истории их создания и биографии автора открывает возможности для перевода их в разряд независимых источников. В тексте данной статьи представлены примеры того, насколько современному зрителю сложно прочесть и понять фотодокумент, если рассматривать его вне совокупности социальных и исторических факторов его появления и бытования. Изучение наиболее распространенных сюжетов и особенностей построения композиции в фотографии последней трети XIX в. позволяет выявить предпочтения ученых и фотографов при выборе объектов фотосъемки. Анализ тематических рамок помогает описать способы визуализации традиционной культуры.
67 Исследовательский проект И.С. Полякова представил традиционную культуру остяков в контексте удаленности от достижений цивилизации второй половины XIX в. Идея единения с окружающей средой повлияла и на то, как было зафиксировано местное население, и на определение тем и ракурсов, и на подбор антуража и фона, используемых для съемки. Фотодокументы в полной мере коррелируют с мыслями и взглядами ученого, представленными в отчете, и отражают научные тенденции и теории того времени. В материалах ярко представлены жизнь в гармонии с природой и использование ее богатств, а также бытовая и обрядовая стороны традиционного общества. И лишь небольшие отступления, такие как фотографии местных лидеров и рабочего артели, напоминают зрителю о том, что остяки существуют в реалиях российской государственной системы. Таким образом, в ходе экспедиционных исследований создавались авторские конструкты, которые влияли на прочтение информации о традиционных обществах в обществах индустриальных.
68 Рассмотрение музейной истории коллекции И.С. Полякова дает возможность изучить восприятие фотодокументов музейным сообществом, увидеть попытки его представителей оценить научность, этнографичность, информативность зафиксированных сюжетов и встроить их в коллекционную систему. С позиции современного понимания ценности визуального документа и представления о его фактологических возможностях мы можем много говорить об ошибках, допущенных при делении коллекции И.С. Полякова. Однако, несмотря на это, материал сохранился и позволяет сегодня по-новому взглянуть на исследования прошлого.
69 1 Представленная статья является расширенным и дополненным вариантом более раннего исследования, посвященного коллекции МАЭ № 106А (Tolmacheva E. Early Field Photography and Visual Documentation of Northern Indigenous Cultures: Ivan Poliakov’s Collection, 1876 // Sibirica. 2017. Vol. 16 (1). P. 6–30. >>>> style="text-decoration: underline;">).
70 2 В тексте использовано прежнее название народа ханты – остяки, т.к. именно в таком виде оно присутствует в отчете И.С. Полякова, в архивных документах и в подписях к фотографиям.
71 3 Современная Кяхта.
72 4 Пески – места промышленного лова.
73 5 В 1935 г. село вошло в состав г. Ханты-Мансийска.
74 6 Современный Салехард.
75 7 Юртами у Полякова названы оседлые поселения местных жителей.
76 8 Все фотодокументы, которые будут рассмотрены далее, представлены на сайте МАЭ (Кунсткамера) РАН: Коллекции on-line // Сайт МАЭ РАН. >>>> (дата обращения: 20.01.2020); Коллекции on-line // Сайт МАЭ РАН. >>>> (дата обращения: 20.01.2020).
77 9 Река Лямин-Сор. В документах, по-видимому, ошибка, Имеется в виду р. Ляпин, а словом сор обозначают вид соленых озер.
78 10 Объектив “рыбий глаз” с очень широким углом обзора и сильной дисторсией появился лишь в 1906 г.
79 11 Более подробно об антропологической фотографии: Толмачева Е.Б. Портретно-антропологическая фотография: к истории развития методов съемки и формирования коллекций // Фотография. Изображение. Документ. СПб.: Гос. музейно-выставочный центр РОСФОТО, 2014. Вып. 5 (5). С. 12–18.
80 12 В этой же коллекции МАЭ № 106А есть серия из шести изображений (не относящихся к экспедиции 1876 г.), зафиксировавших одного мужчину-модель: на трех фото он представляет мужскую одежду, а на других трех – женскую (МАЭ 106А-67,-68,-69,-70,-102,-103).

References

1. Dippie, B.W. 1992. Representing the Other: The North American Indian. In Anthropology and Photography 1860–1920, edited by E. Edwards, 132–136. London: Yale University Press.

2. Edwards, E. 1992. Introduction. In Anthropology and Photography 1860–1920, edited by E. Edwards, 3–17. London: Yale University Press.

3. Geary, Ch.M. 1986. Photographs as Materials for African History Some Methodological Considerations. History in Africa 13: 89–116.

4. Gidley, M. 2000. Edward S. Curtis and the North American Indian, Incorporated. Cambridge: Cambridge University Press.

5. Heintze, B. 1990. In Pursuit of a Chameleon: Early Ethnographic Photography from Angola in Context. History in Africa 17: 131–156.

6. Kendall, L., and B. Mathe. 1997. Drawing Shadows to Stone. In Drawing Shadows to Stone: The Photography of the North Pacific Expedition, 1897–1902, edited by. L. Kendall, B. Mathe, and T.R. Miller, 13–42. Seattle: University of Washington Press; New York: American Museum of Natural History.

7. Korlekar, M. 2005. Re-Visioning the Past: Early Photography in Bengal 1875–1915. New Delhi: Oxford University Press.

8. Morozov, S.A. 1961. Russkaia khudozhestvennaia fotografiia: ocherki iz istorii fotografii, 1839–1917 [Russian Art Photography: Essays from the History of Photography, 1839–1917]. Moscow: Iskusstvo.

9. Pankhurst, R. 1992. The Political Image: The Impact of the Camera in an Ancient Independent African State. In Anthropology and Photography 1860–1920, edited by E. Edwards, 234–240. London: Yale University Press.

10. Perevalova, E.V. 2016. Tuzemnaia elita Berezovskogo kraia v risunkakh i fotografiiakh [Native Elite of Berezovsky District through the Paintings and Photos]. Vestnik arheologii, antropologii i etnografii 2 (33): 162–172. https://doi.org/10.20874/2071-0437-2016-33-2-162-172

11. Reshetov, A.M. 2002. I.S. Poliakov – uchenyi-entsiklopedist [I.S. Polyakov is an Encyclopedic Scientist]. Vestnik Sakhalinskogo muzeia 9: 178–189.

12. Sokolova, Z.P. 2002. Kul’t medvedia i medvezhii prazdnik v mirovozzrenii i kul’ture narodov Sibiri [The Bear Cult and the Bear Festivity in the Worldview and Culture of Siberian Peoples]. Etnograficheskoe obozrenie 1: 41–62.

13. Wright, C. 1997. An Unsuitable Man: The Photographs of Captain Francis R. Barton. The Journal of Pacific Arts Association 15–16: 42–60

Comments

No posts found

Write a review
Translate