- Код статьи
- S086954150010050-5-1
- DOI
- 10.31857/S086954150010050-5
- Тип публикации
- Статья
- Статус публикации
- Опубликовано
- Авторы
- Том/ Выпуск
- Том / №3
- Страницы
- 89-104
- Аннотация
Статья представляет собой дебютное компаративное исследование сходств и различий между двумя субэтническими диаспорами корейцев, населяющих континентальную часть России и стран Центральной Азии и о. Сахалин. На основе широкого историографического материала анализируются причины и предпосылки формирования асимметрии в показателях демографических, этнических, социально-культурных процессов у так называемых “материковских” (континентальных) и сахалинских корейцев. Изучаются узловые вопросы смены национальной идентичности, лояльности к исторической и актуальной родине, обретения нового гражданства в бывшем СССР и современных странах СНГ. “Материковские” и сахалинские корейцы, объединенные этногенетическим происхождением, имели на начальном этапе параллельной жизни в советской действительности больше cоциально-культурных различий, чем сходств. В настоящее время их менталитет сблизился, тем не менее бытовавшее с советской эпохи деление на “своих” и “чужих” сохранилось. В статье резюмируется, что дихотомия “мы” и “они” составляет экзистенциональную сущность в субдиаспорной идентичности.
- Ключевые слова
- коре сарам, “материковские”, сахалинские, корейцы, миграция, репатриация, идентичность, этнокультурные процессы
- Дата публикации
- 28.06.2020
- Год выхода
- 2020
- Всего подписок
- 29
- Всего просмотров
- 798
Корейцы, проживавшие в Советском Союзе, делились на три неравные по численности группы: коре сарам1 (континентальные корейцы), сахалинские корейцы и северокорейские невозвращенцы. Количество граждан КНДР, пожелавших остаться в Советском Союзе и оказавшихся позже в странах СНГ, мизерно, предположительно речь идет о нескольких десятках людей. Они исключены из поля исследования, но не только из-за того, что их мало, но также из-за того, что значительно отличаются от других групп – менталитетом, идентичностью и приверженностью к традиционной корейской культуре. В статье проводится сравнительный анализ двух субэтнических корейских диаспор СНГ, проживающих в континентальной части постсоветского пространства и на о-ве Сахалин.
Несмотря на то что в 1930–1990-е годы появилось немало книг, диссертаций и статей по истории советских корейцев2, о сахалинском сообществе писали совсем немного. С началом горбачевской “перестройки, гласности и демократизации” прежние запреты были сняты, открылся доступ к архивным документам и появилась возможность изучения истории корейцев, оставшихся на Южном Сахалине после капитуляции Японии во Второй мировой войне. Первыми публикациями об этих людях стали статьи, брошюра и итоговая книга Бок Зи Коу (Бок 1989а; 1989б; 1993). Благодаря трудам А.Т. Кузина (Кузин 1993; 2006; 2009), Пак Сын Ы, Ю.И. Дин и других российских (Высоков 1999; Костанов, Подлубная 1994; Цупенкова 1997), южнокорейских (Bang 2012, Kim 2006; 2009; No 1992; 2004 и др.) и японских (Hayashi 1991; Ishikida 2005; Miki 2010; Nagasawa 2006 и др.) исследователей получили освещение уникальная историческая судьба сахалинских корейцев и весь комплекс проблем, с которыми им пришлось столкнуться.
История коре сарам (именуемых ныне кореинами) насчитывает более полутора веков, а советское прошлое и современность сахалинских корейцев в Российской Федерации по протяженности в два раза короче. Однако обе группы прошли через одни и те же этапы формирования новой общности – советского народа. Первоначально между ними было больше различий, чем сходств. Разумеется, более чем за четыре десятилетия (1945–1990) разница во многом стерлась, и к моменту развала советской державы две диаспоры сравнялись по основным социокультурным параметрам. Надо признать, что в научном и массмедийном дискурсах и обыденном сознании, как и прежде, остается деление на “материковских” и островных, сахалинских, корейцев. При этом нет четкого понимания, почему и как возникли сходства между ними, где сохранились различия и в чем они проявляются в настоящей жизни. Вопросов чрезвычайно много, и они долго оставались без ответа, вот почему возникла идея сравнительного анализа этих двух субэтнических групп корейцев бывшего Советского Союза.
Введение.
В академической литературе, СМИ и обиходной речи бытует множество слов – этнонимов (названий и самоназваний) корейцев, проживавших в СССР, что порождает путаницу и ошибочную подмену одного наименования другим. Зачастую для всей совокупности корейцев Советского Союза, в т.ч. сахалинцев, употребляется собирательный этноним “советские корейцы”. Список использовавшихся в разные исторические периоды названий отдельных групп, отличавшихся по происхождению, месту проживания, гражданскому статусу, языковому признаку, вероисповеданию, довольно внушителен: русскоязычные корейцы, российские корейцы, корейцы Центральной Азии, материковские корейцы, сахалинские корейцы, коре сарам, кореины, корейская диаспора, корейцы Казахстана, узбекистанские корейцы, кавказские корейцы, православные корейцы, депортированные корейцы, корейские переселенцы и т.д. В связи с кардинальными изменениями, происшедшими после развала Советского Союза, появившимися реалиями современной жизни, включая контакты корейцев СНГ с этнической родиной (Республика Корея) и взаимоотношения между постсоветскими субдиаспорными группами, модифицировались приоритетность, частотность и палитра используемых этнонимов. К имевшимся раннее добавились региональные, пейоративные, квази- и псевдоэтнонимы. Начавшаяся субституция самого частотного названия и самоназвания коре сарам новым этнонимом кореин не стала еще предметом научного исследования.
В этой связи в статье предпринимается попытка раскрыть исторические предпосылки появления квазиэтнонимов – материковские и сахалинские корейцы – и провести компаративный анализ политико-правовых и социокультурных процессов в двух субэтнических группах от советских эпохи до наших дней. По логике под материковыми корейцами следует понимать не только корейцев в бывших советских республиках, но также в Китае, США и Европе, однако в нашем случае под “материковскими” подразумеваются только этнические корейцы в континентальной части СНГ.
Априори считается, что основная причина различий между двумя субэтническими диаспорами заключается в разных исторических эпохах и политико-правовых условиях вхождения в пределы Российской империи и Советской Союза. Такая асинхронность обусловила расхождения в их социокультурных характеристиках и идентичности.
Вопрос об идентичности “кто мы?” часто тесно связан с вопросом “где мы?”, поэтому формирование самосознания, в т.ч. этнического, рассматривается нами во взаимосвязи в пространственно-временном континууме. Мы опираемся на теорию “place identity” (дословно “идентичность места”), предложенную в 80-х годах прошлого века психологами Г.М., Прохански, А.К. Фабианом, К.М. Корпела (Prochansky et al. 1983) и др. и получившую развитие в работе С.Л. Твиггер-Росса и Д.Л. Уззеля (Twigger-Ross, Uzzel 1989). Концепция идентичности места применяется в некоторых исследованиях, в которых анализируется автономно или компаративно парадигма “континентальности” (continentality) или “островности” (insularity). Однако при сравнительном анализе “материковских” и сахалинских корейцев это построение не представляется целесообразным и продуктивным.
Как правило, анализ сложного объекта предполагает его сегментирование, поэтому сравнительное исследование двух групп этнических корейцев осуществлено по следующим аспектам: историко-демографический, правовой, экономический, этнокультурный, этноязыковой, институциональный и международный.
Периодизация истории переселения.
Прежде всего, необходимо отметить асинхронность в истории переселения корейцев в Приморье и на Южный Сахалин. Обезземеленные корейские крестьяне начали переходить на русский Дальний Восток в первой половине 1860-х годов. Не углубляясь в уже известные детали переселенческого движения народа, отметим, что оно продолжалось вплоть до конца 1920-х годов, когда утвердившаяся советская власть сумела укрепить свои границы и положить конец перемещению иноземцев в свои пределы.
Сахалинские корейцы оказались на острове добровольно, затем их стали принудительно мобилизовать на шахты и заводы. С начала 1930-х годов до 1945 г. японские колониальные власти перевезли десятки тысяч корейцев на Карафуто – южную часть о-ва Сахалин. Туда же стали переезжать семьи, оставшиеся в Корее без кормильца.
В рамках сотрудничества между СССР и КНДР в 1946–1949 гг. на Сахалин были мобилизованы около 26 тыс. северокорейцев – в основном для работы в рыбной отрасли. Из них приблизительно 14,5 тыс. человек вернулись на родину, оставшиеся стали частью населения Сахалинской обл. В этот же период времени на остров прибыло 450 тыс. переселенцев с материка. Среди них было около 2000 корейцев из Казахстана и Средней Азии (Щеглов 2000; Ким 2006). На этом численно значимые миграции корейцев на Сахалин прекратились.
География расселения.
Корейцы, приехавшие на материковую часть Дальнего Востока, первоначально обосновались в Приморье, регионе общей площадью порядка 165 тыс. кв. км. Затем ареал расселения добровольно и принудительно расширился до Хабаровского края, Приамурья, Забайкалья и Северного Сахалина и достиг свыше 6 млн кв. км. Депортация 1937 г. рассеяла корейцев по Казахстану и Средней Азии, чья совокупная площадь составляет более 3 млн кв. км. Отправка в послевоенный период свыше 2,5 тыс. корейцев (с членами семей) из Казахстана и Узбекистана в специальные командировки в Северную Корею и на Южный Сахалин хоть и временно, но расширила географию проживания “материковских” корейцев, и она вышла за пределы государственных границ СССР. Ускоренная урбанизация, специфическая отходническая полулегальная предпринимательская деятельность, известная под названием кобонди3, обязательная военная служба в Советской Армии, обучение в университетах и институтах – все это увеличило ареал присутствия данного народа на одной шестой части суши планеты Земля.
Вплоть до 1970-х годов корейцы Сахалина не могли покидать места своей приписки и проживали только на территории площадью 36 тыс. кв. км (общая площадь Сахалина – 76 тыс. кв. км). Почти ни у кого из них не было советского паспорта. Жизнь этих людей напоминала крепостное право. Лишь с приобретением гражданства молодые сахалинские корейцы смогли уезжать на учебу в вузах, службу в армии и на работу в другие регионы СССР.
Ограничение возможности передвижения, островной образ жизни и изоляция от основной массы советских корейцев сказались на сохранении специфики социокультурного облика и правового статуса сахалинской диаспоры.
Численность.
Количество “материковских” корейцев постоянно росло в течение 150-летней истории, о чем свидетельствуют архивные документы и материалы переписей населения: 1895 г. – 18 400 чел.; 1905 г. – 28 500; 1923 г. – 103 482; 1929 – 150 795; 1939 – 182 339; 1959 г. – 313 735; 1970 г. – 357 507; 1979 г. – 388 926, 1989 г. – 438 6504.
Следует отметить, что с 1893 по 1937 г. в северной (российской, а затем советской) части Сахалина образовалась группа корейцев, депортированная, как и коре сарам, в Казахстан и Узбекистан. Начиная с 1959 г. Всесоюзные переписи включали в число корейцев и тех, кто проживал на Сахалине, но получил паспорт СССР. Указанная миграция сахалинских корейцев привела к снижению их количества на острове, а их включение в число советских граждан увеличило корейское население страны.
Говоря о численности сахалинцев, нужно различать тех, кто проживал и проживает в настоящее время на острове, и тех, кто отсюда происходит, – “сахалинских корейцев” второго и третьего поколения, переселившихся на материковую часть стран СНГ, а также представителей первого поколения, репатриировавшихся в Южную Корею. Количество корейцев в Сахалинской обл. достигло пика в 1951 г., составив почти 43 тыс. человек. Позже оно постоянно уменьшалось. Не вдаваясь в детали, отметим, что с момента присоединения южной части острова к территории СССР до настоящего времени численность сократилась больше чем наполовину (до 26,4 тыс. чел. в 2019 г.). Количество “сахалинских корейцев” по происхождению, но проживающих за пределами острова, с трудом поддается подсчету.
Миграционные процессы.
Корейцы, переселившиеся на материковую часть России, оказались вовлеченными в разные виды, формы и способы миграционной подвижности, любая из которых могла бы стать темой самостоятельного и специального исследования. Самыми существенными аспектами в перемещениях этого народа явились расширение ареала проживания и смена сельской среды на городскую.
За последние несколько лет численность “материковских” корейцев в Южной Корее взлетела до отметки 85 тыс. человек. Этот факт объясняется причинами экономического характера. С одной стороны, в большинстве стран СНГ наблюдается затяжная рецессия в экономике, резкое падение уровня доходов, ухудшение качества жизни и рост безработицы. С другой, Южная Корея притягивает спросом на людские ресурсы, возможностью получать достойные деньги и предоставляет русскоязычным корейцам визу “зарубежных соотечественников” F4 и трудовую визу H2 (Kim 2017). Выезд на заработки продолжается, а число вернувшихся совершенно незначительно – по видимости, временная трудовая миграция перерастает в так называемое ПМЖ (постоянное место жительства).
Отличительной особенностью перемещений сахалинских корейцев стала их репатриация в Японию, Южную Корею и частично в КНДР. В советские времена имелись случаи насильственного выдворения гражданских активистов из числа сахалинских корейцев, требовавших выезда в Японию или Республику Корея. Их высылали в Северную Корею, что являлась своего рода наказанием для этих борцов за свои права. С середины 1990-х годов в результате договоренностей между Москвой, Сеулом и Токио началась репатриация первого поколения сахалинских корейцев в Южную Корею. Всего переехало свыше 4 тыс. человек пожилого возраста, из которых к настоящему времени более 1 тыс. умерло на земле своих предков. Репатриация сахалинских корейцев почти иссякла, т.к. в СНГ остались практически только те, кто не способен переехать по состоянию здоровья. Как бы ни было прискорбно, но через каких-то 20–25 лет в Южной Корее прекратится физическое присутствие сахалинских репатриантов.
Межэтнические браки как демографический фактор.
Начиная с 1960-х годов важным фактором этнодемографических процессов среди “материковских” корейцев стали браки с представителями других национальностей. Их доля росла с каждым десятилетием и в конце 1980-х годов, например, в г. Алма-Ате составляла около 40% (Ем 1998). В столицах союзных республик, где проживали численно большие группы коре сарам, удельный вес межэтнических браков был значительно выше, чем в деревнях или других городах (Козьмина 2014). В урбанизированной среде 1980–1990-х годов в них вступало приблизительно равное количество корейских мужчин и женщин. А в сельской местности браки оставались преимущественно внутриэтническими, и случаи замужества женщин-кореянок за представителями иных народов были нечастыми. Дети в национально-смешанных семьях за редким исключением идентифицировали себя по происхождению отца.
Как известно, в досоветский период сахалинские корейцы иногда женились на японках, что дало им основание для послевоенной репатриации как членам семьи. При этом среди островных корейцев, в отличие от “материковских”, были распространены преимущественно внутригрупповые браки. Лишь в конце 1970-х годов появляются национально-смешанные семьи и учащаются случаи заключения союзов между сахалинскими и континентальными корейцами. В настоящее время браки молодых корейцев острова с представителями иных национальностей стали обыденностью.
Правовой статус.
Наличие паспорта гражданина СССР являлось в 1945 – 1980-х годах одним из главных критериев различия между “материковскими” и сахалинскими корейцами. К окончанию Великой Отечественной войны практически все взрослые коре сарам, депортированные в Казахстан и Среднюю Азию, имели советское гражданство. Они в значительной степени прошли советизацию еще до 1937 г., а за годы войны доказали своим самоотверженным трудом преданность власти, и с них был снят ярлык “неблагонадежного народа” (Kho 1987). Отличное владение русским языком, высокий уровень образования, крепкие навыки организационной и руководящей работы, а самое главное – “преданность коммунистическим идеалам” стали основанием для командирования численно крупной группы “материковских” корейцев для “советизации” сахалинцев (Бугай 2007). Специально присланные коре сарам заняли на острове руководящие должности в производстве, образовании, культуре, силовых органах и во всех других сферах. Статус прибывших советских корейцев был намного выше, чем у сахалинцев, оказавшихся под их началом. К этому времени относится появление слова кхынтанбеги, так жители острова презрительно называли “материковских” сородичей. Среди сахалинских корейцев вплоть до конца 1970-х годов довольно крупной оставалась доля лиц “без гражданства”, которых в просторечии именовали бэгэ.
В 1985 г. из 31 664 сахалинских корейцев 20 522 человек имели советское гражданство, 1259 являлись гражданами КНДР, а 9883 были лицами без гражданства. В 2018 г. численность представителей этой диаспоры на острове составляла 26,4 тыс. человек, и доля людей без паспорта РФ среди них почти сводилась к нулю (Пак 2019).
Трудовая деятельность.
Корейские переселенцы на русский Дальний Восток продолжили свое привычное крестьянское занятие, приспособившись к местным природно-климатическим условиям. По необходимости и при возможности они брались также за иные виды трудовой деятельности (Насекин 1904). После депортации корейцы продолжили работать в сельском хозяйстве, но уже в новых условиях колхозного производства. В Казахстане и Средней Азии советские корейцы зарекомендовали себя отменными земледельцами, получавшими рекордные урожаи зерновых, прежде всего риса, овощных, бахчевых и технических культур, таких как хлопок, сахарная свекла, кукуруза и кенаф (Ким 1965; Ким 1993; Кан 1995; Хан, Сим 2014). В связи с интенсивной сельско-городской миграцией в 1960-х годах доля аграрников среди них стала резко сокращаться. К 1970–1980-х годам “материковские” корейцы, проживавшие в городской среде, трудились в разных сферах производства, оказания услуг, в образовании, науке, культуре и т.д. В последние десятилетия советской эпохи удельный вес корейцев, занятых физическим трудом, сокращался, а число работников умственного труда увеличивалось. Однако следует упомянуть, что немало коре сарам, живших в городах, имевших высшее образование и работавших по профессии, практиковало в 1960–1990-х годах вышеупомянутое кобонди (Kim 2008). К закату Советского Союза они превратились в образцовую “национальную группу”, достигшую высоких показателей и результатов во всех сферах общественной деятельности.
Несмотря на плановое коллективное производство, общие условия труда, возможность выбора профессии, корейцы зачастую выбирали определенные виды деятельности, и это, вероятно, объясняется их этническим наследием. Например, в многонациональных колхозах и совхозах они занимались в основном полеводством, но не животноводством. Среди них было много бухгалтеров и плановиков, но не кадровиков. Среди женщин-кореянок заметную долю составляли портнихи, а повар в общепите был довольно редкой для них профессией. Немало мужчин-корейцев трудилось в органах МВД всех уровней, от республиканских до районных, и гораздо меньше – в военных ведомствах. В милиции они отличались в УГРО (Уголовном розыске) или ОБХСС (Отделе борьбы против хищения социалистической собственности), но редко работали в ГАИ (Государственная автоинспекция). На заре разгосударствления экономики и торговли в горбачевскую перестройку и позже, в условиях зарождающегося “дикого рынка”, этнические диаспоры постсоветского пространства стали занимать в малом бизнесе и предпринимательстве избранные ниши (Waldinger 1994).
Массовое переселение корейцев в японскую префектуру Карафуто5 было напрямую связано с работой на шахтах, а также на фабриках и заводах военно-промышленного комплекса. Т.е. сахалинские корейцы в отличие от “материковских” соплеменников трудились изначально в фабрично-заводском, горнодобывающем и строительных секторах экономики. Но они были в своей основной массе, как и первые переселенцы в русское Приморье, выходцами из малограмотного обезземеленного крестьянства. Поэтому, когда наступили тяжелые и голодные послевоенные годы, сахалинские корейцы занялись огородничеством. Для решения продовольственного кризиса на острове советские власти разрешили им торговать на рынках выращенными овощами (Дин 2015: 113).
Таким образом, как для континентальных, так и для сахалинских корейцев занятие традиционной крестьянской деятельностью составило основу для материального благополучия, формирования положительного имиджа трудолюбивых людей, дало опыт и навыки предпринимательства, облегчившие им вхождение в рыночную экономику постсоветского периода.
Этнокультурные процессы.
Отметим сразу, что изначально у “материковских” (Джарылгасинова 1980) и сахалинских корейцев в силу происхождения из разных географических регионов этнической родины имелись различия в бытовой культуре. На корейцев Южного Сахалина существенное влияние оказали такие факторы, как ассимиляторская политика японских колониальных властей, длительное пребывание в потерявшей независимость Корее и на острове, природно-климатическая среда, абсолютное доминирование окружающего русского населения, пространственная близость с Корейским п-вом и дружеские отношения между СССР и КНДР. Безусловно, изолированный и компактный ареал проживания предопределил интенсивность внутриэтнических контактов.
Континентальные корейцы в большей степени, нежели их соплеменники на Сахалине, утратили атрибуты традиционной материальной культуры. В обычаях советских корейцев в Казахстане и Средней Азии под влиянием внешней среды, полиэтнического, мультикультурного окружения появились инновации, не характерные для корейцев острова. Мировая и русская культура, образ жизни, традиции титульных наций советской Центральной Азии оказали значительное воздействие на их профессиональную и народную культуру.
В то же время отмечаются сходства. Если говорить о материальной культуре, то оно заключается в устойчивой приверженности традиционной пище. В духовной культуре речь идет о строгом соблюдении похоронно-поминальной обрядности (Джанг 2006). Однако и в питании, и в ритуале похорон все же есть существенные различия. Скажем, в рационе “материковских” корейцев потребление морепродуктов сократилось до минимума, в то время как на столах сахалинцев дары моря занимают существенное место. Другой пример, но уже из антропонимики: островные корейцы старшего поколения зачастую имели традиционное корейское и параллельное японское имя. Многих детей, рожденных в начальный период проживания этого народа на Южном Сахалине, также нарекали корейскими именами, однако позже многие из них взяли себе “придуманные” русские (европейские). Что касается “материковских” корейцев, то уже в 1940-е годы у них начался ускоренный переход на трехсоставную русскую антропонимическую модель, сокращенно именуемую ФИО, т.е. фамилия, имя, отчество (Джарылгасинова 1970).
Есть и различия в корейской семейной обрядности, например, в то время как островная субэтническая диаспора отмечала бэк-иль – сто дней со дня рождения ребенка, “материковские” корейцы празднуют только его годовщину – доль (а сянджи) (Ли 2001). В Казахстане и Узбекистане представители этого народа обязательно справляют хвегаб (хангаби) – 60-летний юбилей, но почти утратили кохи – торжество по случаю 70-летия человека, которое широко практиковалось среди сахалинских корейцев. Можно привести еще множество других примеров сходств и различий в традиционной культуре двух сообществ, однако ограниченный объем статьи не позволяет провести детальное сравнительное исследование.
Этноязыковые характеристики.
“Материковские” корейцы с начала переселения в Россию в последней трети XIX в. и до настоящего времени являются носителями диалекта под названием коре мар. Это язык самых старших возрастных групп, существовавший в устной разговорной форме и использовавшийся лишь в семейно-бытовой сфере. Далекие предки переселенцев на русский Дальний Восток и, следовательно, тех, кто проживает сегодня в Центральной Азии и материковой части России или мигрировал в последнее десятилетие в Южную Корею, происходили в большинстве случаев из провинции Северный Хамген. Один из субдиалектов этого региона – югып (шесть уездов) – составляет основу коре мар (King 1987; Пак 2005). Продолжительная изоляция от развивавшихся литературных языков Сеула и Пхеньяна, поглощение коре мар диалектизмов южных провинций, консервация архаики и, наконец, влияние русского языка привели к образованию этого лингвистического феномена. Сегодня на данном диалекте уже не говорят, социолингвисты констатируют завершение языковой ассимиляции “материковских” корейцев, полностью перешедших на русский язык.
Корейцы, оказавшиеся на Южном Сахалине, происходили в основной массе из южных провинций своей этнической родины. Жизнь в японской префектуре Карафуто и жесткая политика японизации стали причиной того, что они практически перестали использовать свой язык во многих сферах: административной, культурно-образовательной, производственной и т.д. Первое поколение сахалинских корейцев несравненно лучше владело японским, нежели русским. После присоединения острова к территории СССР корейские дети получили возможность учиться на корейском и русском языках. Однако в мае 1963 г. было принято решение о реорганизации корейских школ в обычные советские – с обучением на русском. Закрылись также Поронайское и Южно-Сахалинское корейские педагогические училища. Ликвидация уроков корейского языка, повсеместное использование русского и жизненная необходимость владения им привели к ускоренной смене родного языка. По данным переписи 1989 г., из 35 тыс. сахалинских корейцев считали таковым свой национальный язык только 12,9 тыс. человек, тогда как в 1970 г. – 28 тыс. Однако на самом деле число владевших корейским языком как родным было намного меньше. К моменту развала Советского Союза второе поколение сахалинских корейцев (рожденных на острове после 1945 г.), так же как и “материковских” (рожденных на Дальнем Востоке до 1937 г. и депортированных в Центральную Азию), почти полностью обрусело по языковому признаку. Третье поколение утеряло свой национальный язык и уже не знает корейской письменности. Таким образом, как “материковские”, так и сахалинские корейцы не избежали судьбы диаспорных сообществ, теряющих со сменой поколений в добровольной или принудительной форме свой национальный язык и переходящих на язык доминирующей этнической среды. Схема смены родного этнического языка, условно обозначенного как А, на приобретенный универсальна для всех диаспор: А ►АВ ►ВА ►В. То есть первое поколение иммигрантов использует преимущественно родной язык А. Затем в процессе аккультурации наряду с ним употребляется доминирующий язык страны проживания В, который, как правило, для второго поколения становится первичным, а в зависимости от условий и вовсе новым родным. В третьем поколении иммигрантов, которое трансформируется в диаспору, происходит языковая ассимиляция (You, Ha 2018). Сахалинские корейцы, так же как их сородичи на материке, прошли эти ступени смены родного корейского языка на ставший родным русский. Различие заключалось в конкретно-историческом периоде ассимиляции, предопределившем характер и скорость смены.
На гребне горбачевской триады во внутренней политике и поднявшейся волны “этнического ренессанса” корейцы Советского Союза, как и все другие этнические группы и диаспоры, проявили живой интерес к своему забытому родному языку. С установлением дипломатических отношений СССР (а позже – стран СНГ) с Южной Кореей заново наладилась система обучения корейскому, ставшему востребованным. На корейских отделениях вузов России, в т.ч. на Сахалине, а также во всех суверенных государствах постсоветского пространства преподают сеульский литературный стандартный язык.
Диаспорные общественные организации.
Политическая программа последнего Генсека КПСС Михаила Горбачева “Перестройка, гласность и демократизация” позволила создавать общественные организации по этническому признаку. В итоге повсеместно стали возникать диаспорные ассоциации под названием “национальные культурные центры”. Первичными уставными задачами этих организаций стали возрождение народных обрядов, традиций, обычаев и реанимация полумертвых “родных” языков. На смену единому советскому народу пришло множество этнических групп, больших и малых. Они принялись создавать свои диаспорные сети, консолидирующие ее членов по принципу единокровия.
Все корейские национальные культурные центры образовывались по одним и тем же стандартным лекалам и прошли схожие пути становления и развития. Одинаковыми оказались проблемы, с которыми они столкнулись, совершались одни и те же ошибки, повсеместно возникли аналогичные противоречия среди руководства, и реальные достижения и результаты не особо отличались друг от друга (Ассоциация 2000; Десять лет спустя 2002).
Со временем появились корейские организации, сформированные по возрастному признаку: общества пожилых людей (Корёноин, Ноидан, Ноинхве и пр.), молодежные клубы и центры; по гендерному принципу – женские клубы; профессиональные альянсы: например, научно-технические общества (АНТОК, КАХАК, ТИНБО), офицерские клубы, ассоциации творческой интеллигенции и т.д. Объединяться стали по общим интересам и хобби: шахматные клубы, певческие хоры, танцевальные ансамбли. На начальном этапе деятельности корейских общественных организаций больше всего возникло кружков по изучению корейского языка. Некоторые объединения были инициированы и получили материально-финансовую помощь от исторической родины, причем первоначально из двух стран: КНДР и Республики Корея. Хорошо известна история противостояния ВАСК (Всесоюзной ассоциации советских корейцев), ориентировавшейся на сотрудничество с Южной Кореей, и просеверокорейской АСОК (Ассоциация содействия объединению Кореи). При поддержке Южной Кореи были учреждены “Общества потомков борцов национально-освободительного движения Кореи”, отделения “Консультативного совета по мирному и демократическому объединению Кореи”, секции тэквондо, группы самульнори и т.п. (Энциклопедия 2017).
На Сахалине в отличие от других регионов России и стран СНГ образовались инициативные группы и организации для решения проблем гражданства и репатриации, например, “Общество по репатриации корейцев Карафуто” Пак Но Хака, “Областная общественная организация разделенных семей сахалинских корейцев”, “Общество по увековечиванию памяти Пак Но Хака”, “Региональная общественная организация сахалинских корейцев” (РООСК) и т.п. (Дин 2015: 196–198). В решении вопроса репатриации корейцев острова активную роль сыграло южнокорейское Национальное общество Красного креста, деятельность которого не отмечена в регионах проживания коре сарам.
В связи с резким ростом числа русскоязычных переселенцев в Южной Корее возникла необходимость решения острых проблем, возникших с их прибытием. Правительство делегировало часть своих полномочий по адаптации этнических корейцев – трудовых мигрантов южнокорейским НПО, финансируя их деятельность. Недавно появилась первая Ассоциация коре сарам в Республике Корея (г. Ансан), и она только начинает свою деятельность. На сегодняшний день общение русскоязычных корейцев в этой стране происходит по большей части через социальные сети, в самую большую группу на Facebook “82-е авеню – Наши в Корее” входят (по состоянию на 10.08.2019) 108 882 участника. Предположительно, в основном это люди, которые пребывают в настоящее время в Корее. Доля тех, кто вошел в нее, находясь за пределами данного государства, или не относится к этническим корейцам, пока неизвестна. В социальных сетях возникла целая сеть групп с определением “русскоязычный” и названием города: русскоязычный Ансан, Инчхон, Кванджу, Сеул, Пусан и т.д. Контент этих сообществ касается совсем немногих тем, это в основном коммерция, реклама и объявления, вопросы и ответы бытового характера.
Контактов в среде сахалинцев-репатриантов, по свидетельствам информантов, очень мало, т.к. все они в преклонном возрасте, многие по состоянию здоровья весьма ограничены в передвижении. В большинстве своем иммигранты живут замкнуто, потому что дети и родственники остались на Сахалине. Они тоскуют по России, их адаптация в Корее проходит тяжело.
Отношения с этнической (исторической) родиной.
В отличие от иных этнических меньшинств, проживающих за пределами своей исторической родины, диаспора поддерживает с ней обширные связи. Роль такого сообщества в международных отношениях не вызывает ныне сомнений и стала одной из популярных тем исследований и дискуссий. В этой связи мы предлагаем различать коллективную форму медиации “материковских” и сахалинских корейцев и посредническую миссию диаспорных элит, т.е. наиболее влиятельных, способных и патриотически настроенных представителей народа (Ким 2016).
В Советском Союзе, проводившем политику “пролетарского интернационализма”, об отношениях с Южной Кореей не могло быть и речи. Поэтому советские корейцы, в т.ч. проживавшие на Сахалине, вынуждены были иметь связи лишь с Северной Кореей. Сейчас уже не секрет, что в строительстве социализма в братской КНДР важную роль сыграли несколько сотен хорошо образованных коре сарам.
Попытки наладить контакты между Советским Союзом и Республикой Корея начались с горбачевской перестройкой и провозглашением “северной политики” президента Ро Дэ У. Затем, после крушения СССР и распада блока социалистических стран, суверенные государства постсоветского пространства поспешили установить официальные отношения с Южной Кореей. С открытием южнокорейских посольств в странах СНГ, прежде всего в России и странах Центральной Азии, отношения “материковских” и сахалинских корейцев с этнической родиной стали набирать с каждым годом обороты и объемы (Мен 2008). В Республике Корея за последние тридцать с небольшим лет многие из них превратились из “зарубежных корейцев” в “соотечественников”, вернувшихся в материнское лоно. По всей видимости, в силу ряда обстоятельств и причин число коре сарам продолжит свой рост в этой стране. Дети, относящиеся к четвертому поколению “зарубежных соотечественников”, в случае длительного проживания на этнической родине пройдут адаптацию и аккультурацию, а затем ассимилируются в южнокорейском обществе, став полноправными гражданами Республики Корея.
Идентичность и менталитет.
На сегодняшний день можно утверждать, что в СНГ сформировались две субэтнические корейские диаспоры, у которых есть как сходства, так и различия в идентичности и менталитете. “Материковским” и сахалинским корейцам как диаспорам присущи диаспоральная, этническая и национальная идентичности, которые разнятся по многим параметрам, но несут в себе одно изначальное ядро – “этничность”. Прежде всего, члены обеих групп относят себя к одному корейскому этносу, утверждая приблизительно следующее: “Все мы корейцы, включая тех, кто живет на Юге и Севере Кореи и за пределами Корейского полуострова”. Во-вторых, они отличают себя по паспорту. И хотя корейцы в континентальной части России и на острове Сахалин имеют одинаковое гражданство Российской Федерации, у них есть несовпадения в диаспорном самосознании. На индивидуальном уровне у каждого может быть свой приоритет при выборе из трех видов идентичности, но в этом случае речь идет не о групповой идентичности, а о личной самоидентификации.
Значение и роль структурных элементов национального самосознания диаспоры меняются в зависимости от особенностей историко-политической ситуации, уровня консолидации, специфики этнического окружения. У сообществ с долгой историей проживания за пределами исторической родины этноразличительные признаки смещаются прежде всего в обычаи и ритуалы. Их представители в полной мере ощущают себя иными, отличными от других, именно в традиционной семейной обрядности, бытовой культуре и в дни древних народных праздников.
В основе менталитета “материковских” и сахалинских корейцев лежит общее историческое и социально-культурное развитие народа, населявшего Корейский полуостров. Разница в судьбе переселенцев на русский Дальний Восток в последней трети XIX в. и тех, кто оказался на Карафуто в 30–40-е годы XX в., положила начало дивергентным процессам в мировосприятии двух субэтнических групп. В то же время жизнь согласно единому кодексу строителя коммунизма и принципам советской идеологии, морали и “правилам советского общежития” стерла некоторые различия между “материковскими” и островными корейцами. Однако до сих пор считается, что на менталитете сахалинцев сказались десятилетия японского господства и характер островных корейцев первого поколения оставался на советской территории в значительной степени “японизированным” (Morris-Suzuki 2001).
За прошедшие почти три десятилетия после развала Советского Союза суверенные государства, возникшие на обломках державы, прошли разные пути трансформации и развития. Это повлекло за собой формирование различных условий существования корейских диаспор и продолжение дивергентных процессов в их среде. В обиход уже входят такие этнонимы, как “российские”, “узбекские”, “казахские” корейцы. Зачастую можно слышать, как корейцы Казахстана называют своих соплеменников в соседнем государстве “узбеками”, и наоборот.
Сахалинских корейцев, как и прежде, не принимают в семью коре сарам. Т.е., подводя черту, можно прийти к выводу, что до сих пор разделительные грани между двумя сообществами не стерты, более того, наметились разломы между группами “материковских” корейцев, проживающих в разных государствах. Не исключено, что через десятилетия речь будет идти не о субэтнической диаспоре коре сарам, а о “корейской диаспоре России”, “диаспоре корейцев Казахстана”, “узбекской корейской диаспоре” и т.д. Однако это пока предположение, требующее аргументированного научного доказательства.
На Сахалине, как считает Пак Сын Ы, современная корейская диаспора уже не делится на “местные”, “материковские” и “северокорейские” группы (Пак 2019: 258). В настоящее время в ней почти завершился процесс аккультурации, т.к. третье-четвертое поколения русифицировались, утратили знание корейского языка и многие элементы этнической культуры.
Выводы.
В постсоветском пространстве сформировались две основные субэтнические корейские диаспоры. К первой относятся так называемые “материковские” корейцы – те, кто проживает в континентальной части России и Центральной Азии и является потомками добровольных переселенцев из Кореи на русский Дальний Восток, насильственно выселенных в 1937 г. в Казахстан и Узбекистан. Вторую субэтническую диаспору составляют сахалинские корейцы, прибывшие по собственному желанию и принудительно на южную часть Сахалина, которая стала советской территорией по итогам Второй мировой войны.
Начавшиеся после развала СССР дивергентные процессы в единой этнической группе советских корейцев ведут к формированию отдельных диаспор Казахстана, России, Узбекистана и других стран СНГ. Среди корейцев континентальной части постсоветского пространства до настоящего момента остаются представление об общности происхождения и исторической судьбы, русскоязычное единство, сходства социокультурных параметров. Несмотря на то что различия между казахстанскими, российскими, узбекскими и т.д. корейцами растут с каждым годом, как и прежде, все они – вместе и врознь – идентифицируют себя отдельно от сахалинских корейцев.
За семь с лишним десятилетий, прошедших с 1945 г., различия между субэтническими группами континентальных и островных корейцев во многом стерлись, теперь они стали схожими по этнокультурным и языковым характеристикам. Количество корейцев Сахалина постоянно сокращается, молодые представители этого сообщества переезжают на “материк”, рождаемость скатилась к минимальным отметкам, на историческую родину репатриировалась численно значимая группа первого поколения. В перспективе актуализируется вопрос сохранения целостности сахалинских корейцев как автономной субэтнической диаспоры.
Примечания
- Коре сарам (кор. 고려 사람) – самоназвание, которое взяли себе корейские переселенцы на российский Дальний Восток, передававшееся из поколения в поколение и сохранившееся среди корейцев СНГ.
- В книге “Коре сарам: историография и библиография” содержатся наименования 282 печатных трудов о корейцах в Российском империи, 621 – о корейцах в Советском Союзе и на постсоветском пространстве, а также 176 работ о корейцах на иностранных языках (Ким 2000). В настоящее время готовится расширенное и дополнение издание, включающее публикации, вышедшие до 1 января 2020 г.
- Кобонди – специфическое, присущее именно советским корейцам полулегальное занятие овощеводством и бахчеводством под руководством лидера-бригадира, основанное на групповом арендном подряде земли и связанное с сезонными территориальными миграциями.
- Составлено по данным переписей населения, а также трудам А.Т. Кузина, Ю.И. Дин и Пак Сын Ы (Кузин 2006, Дин 2015, Пак Сын Ы 2019).
- Карафуто – южная часть о. Сахалин, в 1905–1945 гг. входившая в состав Японской империи.
Библиография
- 1. Ассоциация 2000 – Ассоциации корейцев Казахстана – 10 лет. Алматы: Дайк-Пресс, 2000.
- 2. Десять лет спустя 2002 – Десять лет спустя (к 10-й годовщине Ассоциации корейских культурных центров Узбекистана). Ташкент; Сеул: РАККЦУ, 2002.
- 3. Ким 2000 – Ким Г.Н. Коре сарам: историография и библиография. Алматы: Қазақ университеті, 2000.
- 4. Ли 2001 – Ли Г.Н. Обычаи и обряды корейцев СНГ. Москва: РАЕН, 2001.
- 5. Энциклопедия 2017 – Энциклопедия корейцев Казахстана. Алматы: Кахак, 2017.
- 6. Бок Зи Коу. К вопросу “О проблемах сахалинских корейцев” // Нам жизнь дана / Сост. Сун Дюн Мо. Южно-Сахалинск: Дальневосточное книжное изд-во, 1989а. С. 3–13.
- 7. Бок Зи Коу. Корейцы на Сахалине. Южно-Сахалинск: Южно-Сахалинский гос. педагогический институт, 1993.
- 8. Бок Зи Коу. Сахалинские корейцы: проблемы и перспективы. Южно-Сахалинск: Сахалинский областной краеведческий музей, 1989б.
- 9. Бугай Н.Ф. Корейцы стран СНГ: общественно-“географический синтез” (начало XXI века). М.: Гриф и К., 2007.
- 10. Высоков М.С. Перспективы решения проблемы репатриации сахалинских корейцев в свете опыта Израиля, Германии и других стран // Краеведческий бюллетень. 1999. № 2. С. 94–102.
- 11. Джанг Джун Хи. Похоронно-поминальные обычаи и обряды корейцев Узбекистана (На материалах Ташкентского вилаята). Дис. … канд. ист. наук. Национальный университет Узбекистана им. Мирзо Улугбека, Ташкент, 2006.
- 12. Джарылгасинова Р. Основные тенденции этнических процессов у корейцев Средней Азии и Казахстана // Этнические процессы у национальных групп Средней Азии и Казахстана / Отв. ред. Л.С. Толстов. М.: Наука, 1980. С. 43–73.
- 13. Джарылгасинова Р. Ш. Антропонимические процессы у корейцев Средней Азии и Казахстана // Личные имена в прошлом, настоящем, будущем. Проблемы антропонимики / Отв. ред. В.А. Никонов. М.: Наука, 1970. С. 133–149.
- 14. Дин Ю.И. Корейская диаспора Сахалина: проблема репатриации и интеграция в советское и российское общество. Южно-Сахалинск: Сахалинская областная типография, 2015.
- 15. Ем Н.Б. Современные тенденции межнациональных браков среди корейского населения (по результатам социологического опроса корейцев г. Алматы) // Вестник КазГУ. Серия востоковедения. 1998. № 3. С. 55–62.
- 16. Кан Г.В. История корейцев Казахстана. Алматы: Гылым, 1995.
- 17. Ким Г.Н. История иммиграции корейцев. 1945–2000. Кн. 2. Ч. 1–2. Алматы. Дайк-пресс, 2006.
- 18. Ким Г.Н. Корейцы Казахстана. Астана: АГУ, 2016.
- 19. Ким П.Г. Корейцы Республики Узбекистан. Ташкент: Узбекистон, 1993.
- 20. Ким Син Хва. Очерки по истории советских корейцев. Алма-Ата: Наука, 1965.
- 21. Козьмина М. Об особенностях межнациональных браков корейцев Узбекистана // Коре сарам. К 150-летию переселения корейцев в Россию. М.: Мedia Land, 2014. C. 200–202.
- 22. Костанов А.И., Подлубная И.Ф. Корейские школы на Сахалине: исторический опыт и современность. Южно-Сахалинск: Архивный отдел администрации Сахалинской обл., Сахалинский центр документации новейшей истории, 1994.
- 23. Кузин А.Т Сахалинские корейцы: история и современность, 1880–2005. Южно-Сахалинск: Сахалинское областное книжное изд-во, 2006.
- 24. Кузин А.Т. Дальневосточные корейцы: жизнь и трагедия судьбы. Южно-Сахалинск: Сахалинское областное книжное изд-во, 1993.
- 25. Кузин А.Т. Исторические судьбы сахалинских корейцев. Кн. I: Иммиграция и депортация (вторая половина XIX в. – 1937 г.). Южно-Сахалинск: Сахалинское книжное изд-во. 2009.
- 26. Мен Д.В. Корея и корейская диаспора Казахстана: политический аспект. Алматы: Гылым, 2008.
- 27. Насекин Н. Корейцы Приамурского края // Журнал министерства народного просвещения. 1904. № 3. C. 1–61.
- 28. Пак Н.С. Корейский язык в казахстане: проблемы и перспективы. Алматы: КазМОиМЯ им. Абылай Хана, 2005.
- 29. Пак Сын Ы. Сахалинские корейцы в поисках идентификации. М.: Перо, 2019.
- 30. Хан В.С., Сим Хон Ёнг. Корейцы Центральной Азии: прошлое и настоящее. М.: МБА, 2014.
- 31. Цупенкова И.А. Забытый театр (из истории Сахалинского корейского драматического театра. 1948–1959 гг.) // Вестник Сахалинского музея. 1997. № 4. С. 207–213.
- 32. Щеглов В.В. Переселение советских граждан на Южный Сахалин и Курильские острова в середине 40-х – начале 50-х гг. XX в. // Краеведческий бюллетень. 2000. № 4. С. 54–68.
- 33. Bang Ilgwon. Hanguggwa leosiaui sahallin han-in yeongu yeongusaui geomto // 동북아역사논총. 2012. Vol. 38. P. 363–413.
- 34. Hayashi E. Shōgen Saharin Chōsenjin gyakusatsu jiken. Nagoya-shi: Fūbaisha, 1991.
- 35. Ishikida M.Y. Toward Peace: War Responsibility, Postwar Compensation, and Peace Movements and Education in Japan. New York: iUniverse, 2005.
- 36. Kho Songmoo. Koreans in the Soviet Central Asia // Studia Orientalia. 1987. Vol. 61. P. 262.
- 37. Kim Seong Jong. Sahallin han-indongpo gwihwangwa jeongchag-ui jeongchaeggwaje (Policy Challenges for Returning and Settling Sakhalin Korean) // 한국동북아논총. 2006. Vol. 40. P. 195–218.
- 38. Kim Seong Jong. Sahallin han-indongpo gwihwan-ui jeongchaeg-uijehwa gwajeong yeongu (Study of the policy concerning return and adaptation processes of Sakhalin Koreans in Korea) // 한국동북아논총. 2009. Vol. 50. P. 309–329.
- 39. Kim G. Ethnic Entrepreneurship of Koreans in the USSR and Post-Soviet Central Asia // Institute of Developing Economies. VRS Monograph Series. 2008. No. 446. P. 1–99.
- 40. Kim G. Migration vs. Repatriation to South Korea in the Past and Present // Journal of Contemporary Korean Studies 2017. Vol. 4. No. 1. P. 35–62.
- 41. King J.R.P. An Introduction to Soviet Korean // Language Research. 1987. Vol. 23. No. 2. P. 233–277.
- 42. Korpela K.M. Place-Identity as a Product of Environmental Self-Regulation // Journal of Environmental Psychology. 1989. No. 9. P. 241–256.
- 43. Miki M. Kokkyō no shyokuminti. Karafuto. Tokyo: Hanawa Shyobo, 2010.
- 44. Morris-Suzuki T. Northern Lights: The Making and Unmaking of Karafuto Identity // The Journal of Asian Studies. 2001. Vol. 60. No. 3. P. 645–671.
- 45. Nagasawa Sh. Senzen Chōsenjin kankei keisatsu shiryōshū: Karafuto-chō Keisatsubu bunsho. Tōkyō: Ryokuin Shobō, 2006.
- 46. No Yeongdon. Sahallin han-in-e gwanhan beobjeog jemunje // 국제법학회논총. 1992. Vol. 37. No 2. P. 123–144.
- 47. No Yeongdon. Sahallin han-inmunje, eotteohge doego issna // OK Times. 2004. No. 129. P. 19–27.
- 48. Prochansky H.M., Fabian A.K., Kaminoff R. Place Identity: Physical World Socialization of Self. Journal of Environmental Psychology. 1983. No. 3. P. 57–83.
- 49. Twigger-Ross C.L., Uzzel D.L. Place and Identity Processes // Journal of Environmental Psychology. 1996. Vol. 16. No. 3. P. 205–220.
- 50. Waldinger R. The Making of an Immigrant Niche // International Migration Review. 1994. No. 1. P. 3–28.
- 51. You C., Ha Jangwon (eds.) The Korean Language Spread in Diaspora – Focusing on the Language Education. Monograph of the Center for Korean Diaspora. Berkeley: USLA, 2018.